ФРАНКО-ТУРЕЦКИЕ ОТНОШЕНИЯ И КИЛИКИЯ В 1918—1923 гг.

Саакян Р. Г.

Содержание   Титульный лист и т.д.
Введение   Главa I   Главa II   Главa III   Главa IV   Главa V   Заключение
Резюме (франц. яз.)   Источники   Библиография   Указатели
Оглавление (как в книге)

[стр. 41]

ГЛАВА ВТОРАЯ

ФРАНКО-ТУРЕЦКИЕ ДИПЛОМАТИЧЕСКИЕ КОНТАКТЫ ДО ПОДПИСАНИЯ АНКАРСКОГО ДОГОВОРА

Политика Франции по отношению к Турции в рассматриваемый период занимает особое место. Франция первая из воевавших с Турцией держав установила дипломатические контакты с представителями реальной власти в стране —кемалистскими руководителями, а затем и с правительством Великого национального собрания Турции. В отличие от своей союзницы Англии Франция не была заинтересована в расчленении Турции и ликвидации ее государственной самостоятельности. Это прежде всего объяснялось особой заинтересованностью французских монополистов и банкиров в турецких делах. Французский капитал накануне мировой войны занимал доминирующее положение в экономике Османской империи. На долю Франции приходилось 60,31% (2454417377 франков) Оттоманского долга, в то время, как у Англии было всего 14,19% (577499281 франк)¹. В Администрации Оттоманского долга, куда входили представители шести стран—Англии, Франции, Германии, Италии, Бельгии и Голландии, французы занимали господствующее положение. Эта администрация совместно с Оттоманским имперским банком создала анонимное общество по управлению всеми табачными предприятиями Османской империи (Régie des tabacs l’Empire Ottoman), половина капитала которого—20 млн. франков находилась в Руках французских капиталистов². Наряду с табачной монополией, французским капиталистам принадлежал ряд концессий на постройку железных дорог: Дамаск—Хама (638 км), Яффа—Иерусалим (87 км), Мудания—Бруса (41 км), Измир — Касаба (701 км), Салоники — Константинополь (510 км) и др., а также концессии на эксплуатацию шахт, портов и т. д.³ Франция имела подавляющее превосходство над своими основными соперниками Англией и Германией в капиталах, вложенных в частные предприятия. Ее капиталовложения составляли 50,58% (830856000 франков), в то время как Англии—только 14,36% (235 818 675 франков), Германии—35,06% (575903000 франков).⁴

[стр. 42]

Капиталовложения иностранных частных обществ в турецкие предприятия распределялись накануне войны следующим образом:⁵

Предприятия	Франция		Англия		Германия
Предприятия	франки	%	франки	%	франки	%
Банки	85000000	37,77	75000000	33,33	65000000	28,9
Железные дороги	512784000	46,83	114693675	10,49	466078000	42,61
Порты и причалы	55375000	67,97	10000000	12,27	16100000	19,76
Водное хозяйство	33000000	88,65	—	—	4225000	11,35
Рудники	42297000	100	—	—	—	—
Другие предприятия	12400000	62,82	36125000	22,15	24500000	13,03
Итого	830856000	50,58	235818675	14,36	575703000	35,06

Как видно из приведенной таблицы, Франция во всех областях превосходила Германию и Англию, причем своими капиталами, вложенными в железные дороги и строительство портов, она имела явное преимущество перед Англией, что же касается угольной промышленности, она полностью была сосредоточена в руках Франции. Если иметь в виду, что кайзеровская Германия потерпев поражение в мировой войне, лишилась всех своих колоний, сфер влияния и привилегий, то станет еще более понятной та заинтересованность, которую проявляли представители французского капитала в турецких делах. «Политика Франции по отношению к Турции была обусловлена вожделениями ее банкиров»⁶,— писал бывший турецкий посол в Берлине Мухтар-паша.

С точки зрения экономических интересов французских капиталистов значительный интерес представляла Киликия. Этот богатый край сулил большие перспективы для развития ряда отраслей французской промышленности. Чрезвычайно плодородная земля Киликии благоприятствовала выращиванию высоких урожаев ценных сельскохозяйственных культур. До мировой войны обрабатываемые площади Киликии составляли 2600000 га⁷. На выгодность обработки и вывоза хлопка первыми обратили

[стр. 43]

внимание германские предприниматели, основав в 1903 г. Германо-левантийское хлопковое общество, которое за короткий срок взяло в свои руки весь вывоз хлопка и приступило к оборудованию нескольких крупных хлопкоочистительных заводов⁸. До войны Франции не удалось достичь твердых позиций как в этой области, так и в хозяйстве Киликии в целом. Теперь, после поражения Германии, эта опасная соперница выходила из игры, создав реальные условия для утверждения там Франции. Специалист по экономике Киликии Ашар высчитал, что только киликийского хлопка было бы достаточно для обеспечения необходимым сырьем всей текстильной промышленности Франции. По его перспективным расчетам, производство зерновых культур Киликии можно было довести с 150000 тонн (1914 г.) до 1800000 тонн⁹. Другой французский экономист Жорж Дебон обращал внимание государственных деятелей и представителей деловых кругов своей страны на огромные перспективы развития экономики Киликии: «В Киликии термометр зимой показывает 13 градусов, весной 21, летом 23 и осенью 20 градусов, как на Корсике. И мы не должны удивляться, наблюдая всюду обработку самых полезных культур — пщеницы, хлопка, табака, маслин, ароматических растений, многих видов целебных растений, кунджута, валонеи и т. д. и т. д.»¹⁰

Французские интересы в Турции и, в частности, в Киликии не, ограничивались, однако, экономическими и денежными сферами, но они включали также сферы политического и культурного влияния. Франция была первой европейской державой, которая еще в 1535 г. заключила с Высокой Портой те соглашения, которые положили начало режиму капитуляций. С этого времени Франция, выступая в роли «покровительницы и защитницы» всех католиков Востока, стала постепенно распространять свое влияние во всей Османской империи, особенно в области литературы, языка и просвещения. Французский язык стал вторым языком для интеллигенции. Франция создала широкую сеть учебных заведений по всей Турции. К 1914 г. общее число французских школ на территории Османской империи достигло пятисот, в которых обучалось 59414 учеников¹¹.

Значительное число составляли французские заведения в Киликии. Хотя не все закрытые во время войны французские школы начали действовать сразу, тем не менее к маю 1920 г. здесь функционировало 90 школ, находящихся под официальным покровительством французских властей и 106 частных школ¹².

Свое влияние Франция распространяла и через благотворительные заведения—больницы, приюты, пансионаты, диспансеры, дома для престарелых и пр., широко распространенные в Константинополе и крупных городах Анатолии. «Из всех великих

[стр. 44]

держав, которые имели материальные интересы в Турции,—отмечает турецкий историк Яхья Акюз,— именно Франция находилась на первом месте»¹³.

В политике французских правящих кругов по отношению к Турции наряду с экономическим, финансовым, культурным и иными факторами не менее важную роль играл религиозный фактор. Владея колониями с преобладающим мусульманским населением, христианская Франция очень часто выступала не с защитой христиан Востока, как это пытаются представить апологеты французского империализма, а в поддержку турецкого султана — халифа всех мусульман.

Известно, что почти на протяжении 400 лет, не считая периода короткого единоборства с Наполеоном Бонапартом, вплоть до первой мировой войны между Францией и Турцией не было ни одного серьезного военного столкновения, и франко-турецкие отношения развивались довольно спокойно, без глубоких политических кризисов, и разнообразные привилегии, которыми пользовались французы в Османской империи, были приобретены не силой, а умелой дипломатией и гибкой туркофильской политикой. В конце XIX в., например, эта политика приняла такой характер, что французское правительство открыто выступило с одобрением кровавых преступлений «красного султана» Абдул Гамида против западных армян, а министр иностранных дел Франции Габриель Аното за свое туркофильство удостоился «титула» Аното-паши. Правда, в первой мировой войне Франция и Турция выступали во враждебных лагерях, но это обстоятельство не ухудшило резко их отношений. Даже в годы войны генерал Гуро обращался к солдатам экспедиционного корпуса на Востоке со следующими словами: «Солдаты! Идя на врага, вы будете думать о том, что и на этой турецкой земле вы сражаетесь против нашего ненавистного врага—Германии. Это она подстрекала нас против турок, которые были нашими друзьями. И вы должны проявлять милосердие к турецким солдатам, которые бросят рружие»¹⁴.

И не случайно, что после окончания первой мировой войны во французских влиятельных кругах очень часто раздавались голоса в пользу восстановления и укрепления давней франко-турецкой дружбы.

«Франция—сторонница мусульман; она является таковой по традиции, по своим великодушным стремлениям и ради защиты своих интересов,—писал известный публицист Жак Кайзер. Несмотря на ошибки французской дипломатии, несмотря на теперешнее ее слишком расчетливое по виду и корыстное отношение к Турции, все же большая и постоянно растущая симпатия связывает обе страны...

[стр. 45]

Война 1914—1918 годов не разрушила глубоких и прочных основ этой солидарности: Франция, сбившаяся на путь англосаксонского империализма, была обязана вернуться к дружбе с Турцией, чему способствовала удивительная лояльность ее североафриканских колоний, которые неоднократно доказывали свою верность восточному халифату. И ислам с нетерпением ждал поворота французской политики. Он знал, что киликийская экспедиция была непопулярна во Франции, и что французские солдаты, которые дрались под Марашем и Айнтабом, удивлялись этой новой войне, которую им навязывали»¹⁵.

Редактор издававшейся в Константинополе на французском языке газеты «Босфор» Мишель Пайарес воспроизводил свои беседы с некоторыми представителями высшего французского офицерства, отражавшими настроения туркофильских кругов Франции. Вот недвусмысленное признание одного из них: «...Мы должны быть целиком и полностью туркофилами, я бы сказал больше—туркоманами! Будем благоразумными и мы станем практичными. Мы обвиняем турок в том, что они воевали против нас. Ну и что? Я считаю, что они правильно поступили... Надо гарантировать этим храбрым людям их национальную независимость и территориальную целостность, и мы в лице их будем иметь самых верных и самых лояльных компаньонов. Что мы ищем тут? Оплот против русского и британского империализма? Сохранение нашего престижа? Свободное развитие нашей торговли? Распространение нашего языка? Уважение наших церквей и наших школ? Защиту наших финансовых интересов? Мы все это будем иметь благодаря франко-турецкому сотрудничеству»¹⁶.

Другой французский офицер призывал опереться на турок с тем, чтобы «вернуть себе то место, которое «было захвачено немцами». При этом он раскрывал перспективы, ожидавшие французов: «...Анатолия таит в своих недрах баснословные богатства, которые никто до сих пор не использовал. Мы получим концессии на эксплуатацию шахт и лесов, и мы сполна возместим те убытки, которые понесли на Востоке. Мы построим железные дороги, трамвайные линии, порты, причалы, дороги, выбирая среди общественных работ такие, которые наиболее выгодны для нашей индустрии. Мы никакой ценой не должны ставить под угрозу наши интересы из-за красивых глаз армян и греков...»¹⁷.

Вопрос о возвращении к прежней туркофильской политике неоднократно становился предметом обсуждения во французском парламенте. «Часто повторяют, что Франция—мусульманская держава,—заявлял политический деятель Эдуар Сулье. И это правильно. Франция является четвертой мусульманской державой. В составе Британской империи 92 миллиона магометан, Голландия насчитывает 36 миллионов, Китай—30 миллионов, а Фран-

[стр. 46]

ция—23 миллиона. Она опережает Россию, где имеется 19,1 млн. магометан, и Турцию, в которой из 240 млн. магометан всего мира проживает не более 14600 тысяч. Франция — мусульманская нация... Франция — мусульманская страна»¹⁸.

Из этих же религиозных соображений исходили французские правящие круги, признавая, что их политика по отношению к Турции находит отклик в мусульманских колониальных владениях Франции. «Франция—мусульманское государство, и она должна вернуться к своей старой традиционной политике по отношению к Турции»,— призывал премьер-министр А. Бриан с трибуны Национального собрания¹⁹. «Франция—великая мусульманская держава»,—повторял президент страны Р. Пуанкаре²⁰.

Туркофильство французских правящих кругов, которое, как было показано, зижделось на ее экономических, финансовых, религиозных и иных интересах, явилось важнейшим фактором той сепаратной ближневосточной политики, которую Франция стала проводить после войны вопреки противодействию своей могущественной соперницы—Англии.

В этом соперничестве Франция вынуждена была считаться со своей зависимостью от Англии в европейских делах. После победоносного окончания мировой войны Францию больше занимали вопросы получения от Германии военных репараций, Саарского бассейна, Рейнский вопрос, в которых она наталкивалась на сильное сопротивление Англии. По сравнению с этими вопросами вопрос ближневосточный становился подчиненным. Кроме того, сосредоточив все свои военные силы против кайзеровской Германии, Франция на ближневосточных фронтах фактически не вела войны против Турции и, по сравнению с Англией, имела здесь незначительное количество войск, а в средиземноморских водах и проливах господствовал английский флот. В ноябре 1919 г. Англия имела в Леванте 34 пехотных батальона, 15,5 кавалерийских полка, 13 артиллерийских батарей и 5,5 батальона инженерных войск.

Общее число французских войск в это же время составляло 13 пехотных батальонов, 3 кавалерийских полка и 4 артиллерийские батареи²¹.

Именно этими двумя причинами, т. е. зависимостью от Англии в европейских делах и явным превосходством английских войск на Ближнем Востоке, следует объяснять тот факт, что Франция часто вынуждена была делать ощутимые уступки Англии, соглашаясь на пересмотр заключенных во время войны тайных договоров о разделе Турции.

Как уже отмечалось, в отличие от Англии Франция не была заинтересована в ликвидации Османской империи и уничтожении

[стр. 47]

турецкой государственности, ибо в этом случае она лишилась бы всех своих финансовых и экономических привилегий. «Из всех наших национальных интересов в районе Средиземноморья, я не знаю более важного, чем сохранение территориальной неприкосновенности Османской империи»²²,—писал известный востоковед Виктор Берар.

«Расчленение Турции,—отмечал член Палаты депутатов Э. Берние,—равносильно ликвидации французского влияния на Ближнем Востоке»²³.

И если Франция все же принимала участие в разделе стран и земель, входящих в состав Османской империи, то это по той причине, что такой раздел становился неизбежным, и Франция, как крупная колониальная держава, не могла не требовать своей доли.

«Одной из особенностей Франции было то, что она являлась великой империалистической державой,—замечает французский историк Э. Миньо. В 1920г. французская колониальная империя была второй в мире после Великобритании. Она простиралась приблизительно на 12 млн. квадратных километров, насчитывая 60 млн. жителей, или в полтора раза больше населения самой Франции»²⁴. И эта империалистическая держава, требуя свою долю, наталкивалась на сопротивление Англии—еще более мощной империалистической державы, которая после окончания мировой войны, воспользовавшись своей мощью и стратегическими позициями, давала знать своей сопернице, что она не намерена свято соблюдать дух и букву заключенных в годы войны тайных договоров. Начало этим нарушениям со стороны Англии было положено сразу же после окончания войны, когда английские правящие круги, первыми оценив огромные потенциальные возможности богатого нефтью Мосульского района, 2 ноября 1918 г. ввели туда свои войска, в нарушение соглашения Сайкс-Пико, по которому Мосул должен был войти в зону французского влияния. После завершения этой важнейшей акции английский премьер Ллойд-Джордж заявил своему коллеге Жоржу Клемансо, что договор Сайкс-Пико не может оставаться в силе, так как один из его участников—Россия—вышел из игры. И несмотря на возражения Клемансо, что этот договор был заключен между Англией и Францией и, следовательно, имеет реальную силу, Франция, оказавшись перед свершившимся фактом, была вынуждена отказаться от своих притязаний на Мосульский вилайет и от участия в управлении Палестиной. Впоследствии Клемансо, отбиваясь от противников, обвинявших его в том, что Франция выпустила из своих рук такой богатый район, как Мосул, оправдывался следующим образом: «Да, я уступил Мосул. Но забывают сказать о том, что я использовал это как приманку, чтобы заполу-

[стр. 48]

чить Киликию, хотя некоторые из числа наших хороших союзников очень хотели бы, чтобы мы не получили ее. Киликия была и может стать великолепной страной... Поэтому я сказал англичанам: «Что вы предпочитаете, Мосул или Киликию?» Они мне ответили: «Мосул». Я сказал: «Я даю его вам, и я беру себе Киликию». Разве я виноват, что турки потом выгнали нас из Киликии?...»²⁵.

Однако и обещанные территории Англия не уступала своей бывшей союзнице без борьбы. Из опубликованных после второй мировой войны английских официальных документов видно, какая острая борьба развернулась между двумя главными членами Антанты, Так, на Парижской мирной конференции, во время встреч глав делегаций пяти держав 18 июля 1919 г., Клемансо жаловался на то, что английский генерал Алленби, руководствуясь полученными от своего правительства инструкциями, «выступает в Турции, как английский полководец, а не как командующий союзными войсками. Его действия своими результатами направлены против французских интересов... Он отказывается дать разрешение французским войскам вступить в Сирию²⁶». Сирия же в планах французских империалистов занимала главное место как своими стратегическими позициями, так и географическим положением, играя посредническую роль в торговле между Египтом, Аравией, Месопотамией и Малой Азией. Франция еще в 40-х годах XIX века добилась в Сирии особых выгод для себя. Одним из важнейших средств французского проникновения в Сирию было строительство железных дорог. Накануне первой мировой войны Франция держала в своих руках сеть дорог протяженностью в 788 км — 40% всех железнодорожных линий страны. Финансировало эти железные дороги парижское общество „Régie Générale des chemins de fer”. Французские железные дороги соединяли друг с другом все основные центры Сирии—Халеб, Хаму, Хомс и Дамаск с выходом на море в Бейруте и Триполи. Эти линии важны были и в том отношении, что они соединяли одну ветвь Багдадской железной дороги с дорогами Египта. Заинтересованность Франции в этом вопросе была столь велика, что накануне войны, в феврале 1914 г., она заключила с Германией договор, по которому Франция отказалась от железнодорожного строительства в Киликии и продала Дейче банку свои акций Багдадской дороги, составлявшие 30% основного капитала, взамен отказа Германии от строительства железных дорог в Сирии²⁷.
Значительным было и политическое и культурное влияние Франции в Сирии.
После окончания войны, когда казалось, что французским капиталистам удастся еще более укрепить свои экономические и

[стр. 49]

политические позиции в этой стране, английский империализм и здесь всеми возможными средствами продолжал борьбу против непосредственных интересов своей соперницы.

Однако острая борьба, развернувшаяся вокруг османского наследства, не ограничивалась англо-французским единоборством. Вместо царской России, Германии и Австро-Венгрии в борьбу вступили Соединенные Штаты Америки, которые своей политикой причиняли серьезное беспокойство интересам французского капитала. Созданная империалистическими кругами США комиссия Кинга-Крейна в июне—июле 1919 г., официально обследовав Сирию, представила Парижской мирной конференции свой отчет, в котором предлагалось наряду с Константинополем, Анатолией и Киликией передать Соединенным Штатам также мандат на Сирию²⁸.

Эти программы, направленные против французских интересов на Ближнем Востоке, вызвали резкое недовольство у апологетов французской колониальной политики. Известный журналист Пертинакс, выступая в «Еchо de Paris», требовал, чтобы Франция для сохранения своего традиционного влияния «сосредоточила свои усилия на Сирии и Киликии, где французские интересы были признаны Англией договором 1916 г.»²⁹.

С критикой «уступок», сделанных правительством Клемансо, выступали и другие известные журналисты и политические деятели — Огюст Говэн, А. Р. Савари и др. Последний в статье, озаглавленной «Сохраним ли мы свое наследство на Востоке?» писал: «Франция, которая обладает столь значительными материальными и моральными интересами на Востоке, и язык которой употреблялся повсюду во всей империи, вскоре сможет измерить степень своих потерь, оставаясь инертной в то время, когда другие работают с умом и методично... Искушенное французское общественное мнение,—предупреждал он,—не откажется от того, что является частью нашего славного и ценного достояния. Франция не удовлетворится только прибрежной частью Сирии. Она не принимает скорлупу без ореха: она хочет иметь Дамаск и Халеб»³⁰.

Однако не легко было получить «орехи в скорлупе» от такой соперницы, как Англия. Прав профессор И. М. Лемин, причисляя англо-французскую борьбу за раздел Ближнего Востока к самым грязным страницам послевоенной истории³¹. В этой борьбе основной целью британского империализма было поставить Францию перед совершившимся фактом в зоне Проливов и Анатолии. Именно по этой причине английские представители на Парижской мирной конференции всячески затягивали обсуждение турецкого вопроса».

[стр. 50]

«В течение недель и месяцев,—писал сотрудник английского МИД лорд Е. Перси,—мы задерживали не только разрешение, на даже простое рассмотрение турецкого вопроса... Ни один вопрос, который рассматривался и разрешался на Парижской конференции, не был так интенсивно разработан, как этот; тем не менее это была единственная проблема, о которой британской делегации было запрещено даже упоминать в течение первых четырех, даже пяти месяцев конференции; не было дозволено ни одного заседания ближневосточной комиссии конференции»³². Характерно в этом отношении и признание Ллойд Джорджа: на жалобу Клемансо о том, что он на следующий день после перемирия стал врагом Франции, английский премьер-министр ответил следующей фразой: «А разве это не наша традиционная политика?»³³.

Поэтому французская дипломатия, несмотря на сильное противодействие Англии, предприняла ряд шагов, направленных на проведение самостоятельной линии в турецком вопросе. Так, получив после эвакуации английских войск согласие своего правительства, глава французской администрации в Киликии полковник Бремон 28 октября 1919 г. направил в Сивас телеграмму Мустафе Кемалю «с целью установления с ним контакта»³⁴. Кемаль ответил ему 30 октября телеграммой, в которой четко оговаривались основные условия турок: 1) не оккупировать Урфу, Айнтаб и Мараш; 2) сделать заявление о том, что оккупация Киликии является временной³⁵.

Спустя месяц была сделана более серьезная попытка втайне от Англии договориться с кемалистами. Именно с этой целью ездил в Сивас в начале декабря 1919 г. французский верховный комиссар в Сирии и Киликии Франсуа Жорж-Пико.

Следует отметить, что миссия Жорж-Пико к Мустафе Кемалю слабо освещена в исторической литературе, между тем опубликованные в послевоенные годы документы, а также воспоминания политических и военных деятелей Турции проливают свет на ряд сторон франко-кемалистских дипломатических контактов и иных связей в 1919—1921 гг., вплоть до заключения Анкарского договора.

Итак, в начале декабря 1919 г- Жорж-Пико в сопровождении двух офицеров направился из Бейрута в Сивас, где в то время находился Представительный комитет во главе с М. Кемалем.

Одной из целей поездки Жоржа-Пико в Сивас было «именно через лидера националистов Мустафу Кемаля получить точные сведения об их намерениях в отношении Киликии, Малой Армении и Курдистана»³⁶.

Встреча французского дипломата с Кемалем вызвала большой шум в европейской прессе. Английские газеты обвиняли

[стр. 51]

союзницу Франции в вероломных сепаратных шагах, французская же пресса сделала предметом обсуждения вопрос, поехал ли Жорж-Пико в Сивас по собственной инициативе или же по поручению французского министерства иностранных дел. На этот вопрос противоречивые ответы даются как в исторической литературе, так и в работах бывших военных деятелей. Так, по мнению Мишеля Пайареса, поездка Жоржа-Пико в Сивас не была согласована с Кэ д’Орсэ, т. к. французский верховный комиссар в Стамбуле Дефранс не одобрял ее, считая, что этот шаг «мог дискредитировать французов в глазах султана, а также не понравиться англичанам, которые заявили, что они признают только императорское (султана.—Р. С), правительство³⁷».

Такое же мнение высказывал в свое время и полковник Бремон, подчеркивая, что встреча Пико с Кемалем «не нашла одобрения ни в Бейруте, ни в Константинополе»³⁸.

Французский историк Жан Пишон дает фактически такую же оценку: «Господин Франсуа Жорж-Пико, которого в Бейруте заменил генерал Гуро, пожелал сделать попытку вести переговоры с кемалистами. Он отправился в Сивас и там 5 и 6 декабря имел встречи с Мустафой Кемалем» (курсив мой.—Р. С.)³⁹.

Однако автор фактически опровергает свою же оценку, считая переговоры Жорж-Пико «ответом на секретное соглашение от 12 сентября, заключенное англичанами с законным константинопольским правительством, и на те беседы, которые имел американский генерал Харборд с Мустафой Кемалем в Сивасе 20 сентября»⁴⁰. В таком случае понятно, что Жорж-Пико не мог действовать совершенно самостоятельно, не согласовав своих шагов с правительством, так же, как не являлись результатом личной инициативы упомянутые выше переговоры Харборда и английского генерала Алленби с султанским правительством.

Другой автор—Гонто-Бирон—сивасские переговоры Жорж-Пико связывает с его личной инициативой с той лишь разницей, что Гонто-Бирон несколько иначе трактует цели, которые преследовал французский дипломат, а именно: узнать о планах кемалистов и сообщить об этом французскому правительству с тем, чтобы заключить «соглашение, которое положило бы конец волнениям в Сирии»⁴¹.

Французский военный историк Ремюза поездку Жорж-Пико в Сивас объяснял его заботой о ближневосточных интересах Франции. «Жорж-Пико,—писал он,—видит огонь, который тлеет; он предчувствует осложнения, которые Мустафа Кемаль собирается создать для нас и полагает, что можно их избежать путем переговоров»⁴².

Из английских авторов к этому вопросу возвращается в своей объемистой монографии о Кемале Ататюрке лорд Кинросс, кото-

[стр. 52]

рый в отличие от французских историков считает, что Жорж-Пико явился к Кемалю как «представитель французского правительства» и что последний «принял его именно как такового», и они обстоятельно обсудили свое совместное желание вернуться к франко-турецкой дружбе⁴³.

Более подробно о причинах поездки Жорж-Пико в Сивас и его встречах с Кемалем пишет в своих воспоминаниях генерал Али Фуад Джебесой.

Приведенные им факты свидетельствуют о том, что Кемаль и близкие к нему деятели заранее были осведомлены о поездке Жорж-Пико в Сивас. Находившийся в то время в Кайсери Али Фуад-паша получил от Представительного комитета телеграмму, в которой говорилось, что французский представитель в Сирии Жорж-Пико через Бекир Сами-бея⁴⁴⁴ изъявил желание установить контакт с Представительным комитетом и, удостоверившись, что его охотно встретят в Сивасе, на автомашине отправился туда. «Просьба,—говорилось в телеграмме,—облегчить его путешествие и при возможности узнать о целях его поездки и сообщить об этом в Представительный комитет до его приезда»⁴⁵.

Прибыл в Кайсери 6 декарбря 1919 г., Жорж-Пико сразу же встретился с Али Фуад-пашой и «имел с ним откровенные беседы». Пико заявил, что скоро во Франции произойдет смена кабинета, в результате которой премьер-министром станет Аристид Бриан и что «все изменится». Далее он продолжал: «Как политика Бриана, так и политика французской нации заключается в том, чтобы на Среднем Востоке, на той части, где имеется турецкое большинство, возникло бы сильное и независимое турецкое государство»⁴⁶. Далее французский дипломат заверяет Али Фуада, что Франция примет все возможные меры для достижения этой цели. Одновременно Пико выражал надежду, что кровопролитные столкновения в Киликии будут прекращены, т. к. этого требуют интересы обеих сторон. «Будущая политика независимой Турции и Франции,—заявляет он,—не должна быть поставлена под угрозу из-за подобных движений»⁴⁷.

Резюме своих бесед с Жорж-Пико Али Фуад шифрограммой сообщает Представительному комитету.

Из высказываний французского дипломата нетрудно сделать вывод, что они отражали стремление французских руководящих кругов достичь соглашения с единственной реальной властью в Турции — кемалистским Представительным комитетом. Это подтвердилось во время встреч Жорж-Пико с Кемалем.

Следует сказать, что проявив дипломатическое умение, Кемаль заранее получил сведения о намерениях французского представителя и встретил последнего «в полной готовности». Во время бесед между Кемалем и Пико, которые продолжались два

[стр. 53]

дня, присутствовали Бекир Сами-бей, бывший морской министр Хусейн Рауф-бей и бывший посол Турции в США Ахмед Рустем-бей. Али Фуад Джебесой, ссылаясь на рассказы упомянутых деятелей, передает интересные подробности об этой встрече.

Прибыв в Сивас, Жорж-Пико оставляет в Представительном комитете свою визитную карточку, которая сразу же вручается Кемалю. Последний, увидев надпись «представитель французского правительства в Сирии и Армении», сообщает Пико, что он «не может принять лица, который прибыл как армянский представитель Франции». Узнав об этом, Пико лично является в здание Представительного комитета и заявляет, что он выступает как представитель армянского правительства, существующего в Ереване, и что он «никакой связи и отношений не имеет с тем государством, которое намереваются создать за пределами власти Ереванского правительства»⁴⁸. Только после такого уточнения полномочий Пико Мустафа Кемаль соглашается принять его.

В начале встречи Пико изложил Кемалю высказанное ранее Али Фуад-паше свое мнение о том, что скоро во французском правительстве произойдут изменения, в частности, кабинет возглавит Бриан и что «новое правительство будет полностью поддерживать турецкую национальную политику»⁴⁹. Подробности о встречах и беседах между Кемалем и Жорж-Пико до нас не дошли, однако упоминавшийся выше французский историк Гонто-Бирон отмечает, что «все основные вопросы, интересовавшие Францию и Турцию, обсуждались, и были приняты решения»⁵⁰. Али Фуад же сообщает, что «после долгих споров между пашой (Кемалем.—Р.С.) и Пико было достигнуто абсолютное согласие в турецком, арабском и армянском вопросах»⁵¹.

Наиболее подробно обсуждался вопрос о границах Киликии. Кемаль с начала же решительно заявил, что Турция признает только границы, установленные Мудросским перемирием, и следовательно, не будет признавать те положения о Киликии, которые были установлены специальной статьей османскими делегатами под диктовку английского адмирала Кальторпа. «Если османские правительства, всецело зависимые от Англии, не протестовали против оккупации Киликии,—заявил Кемаль,—националисты напротив—никогда не переставали протестовать против этого». Он сказал Пико, что националисты согласятся уступить лишь Джезире, Ирак и Сирию, но никогда не откажутся от Киликии—«части своего тела»⁵².

«Во время бесед в Сивасе,—писал французский журналист Э. Бернье,—господину Пико были указаны те серьезные затруднения, на которые мы могли натолкнуться при желании следовать своей бывшей политике»⁵³.

[стр. 54]

Другой вопрос, вызвавший бурные споры на переговорах, был вопрос о национальных меньшинствах Турции. Кемаль упорно защищал принятые на Эрзерумском конгрессе решения, в то время как Жорж-Пико требовал новых дополнительных гарантий безопасности национальных меньшинств, мотивируя это требование обязательствами, взятыми на себя Францией.

Кемаль, вновь проявив дипломатическое умение, смог ввести в заблуждение французского дипломата, создав у него впечатление о наличии «турецких национальных армий». Поверив в существование этих призрачных армий, Пико попросил Кемаля «немедленно дать указание этим армиям остановить свое продвижение в Киликии». Просьбу Пико Кемаль отверг с таким видом, что даже его соратники поверили этому и высказали свое удивление по поводу скрытности Кемаля⁵⁴. В результате бесед Кемаля с Пико был выработан проект соглашения, по которому Франция:

1) «возвращала Киликию Турции, которая признавала право Франции в вопросах местного самоуправления и протекции меньшинств;

2) гарантировала неделимость Турции в противовес Англии, Греции и Италии»⁵⁵.

Резюмируя беседы Мустафы Кемаля с Жорж-Пико, следует отметить, что хотя французский дипломат не был уполномочен своим правительством для ведения официальных переговоров, эта встреча имела положительные результаты для кемалистов и отрицательные—для христианского населения Киликии. Большая часть французских историков, рассматривая поездку Пико в Сивас исключительно с точки зрения обеспечения французских интересов в Турции, дает положительную оценку этой поездке и с сожалением отмечает, что соглашение не состоялось. «Проект соглашения,—пишет Ж. Кайзер,—гарантировал Франции значительные права в Киликии и некоторых областях Анатолии и устанавливал мир на границах Киликии»⁵⁶⁵⁷.

«Совершенно очевидно,—пишет Жан Пишон,—что если бы переговоры Жорж-Пико закончились успешно, мы бы не пожертвовали бессмысленно нашими солдатами и нашими деньгами в Киликии»57. Только Пьер Редан отмечает отрицательные последствия этой встречи: «Поездка Жорж-Пико в Сивас к Мустафе Кемалю подняла цену последнему. В деревнях распространились слухи, что французы покинули Киликию опасаясь наступления кемалистов, и поэтому 21 января Мараш подвергся нападению»⁵⁸.

Исключительно положительную оценку дают результатам встречи Жорж-Пико с Кемалем многие турецкие историки.

«Встреча М. Кемаль—Жорж-Пико,—пишет Кюркчюоглу,— явилась политическим успехом турецкого националистического

[стр. 55]

движения, умножившим к нему уважение. Кемалисты поняли также и то, что французы в Киликии слабы»⁵⁹.

С. Сониел подчеркивает важность фактического признания власти кемалистов такой державой, как Франция.

«Их встреча,— пишет автор,—подняла моральный дух и увеличила престиж националистов, которые рассматривали в этом неофициальное признание их движения французским правительством. У них создалось впечатление, что французы не только слабы и уязвимы в Киликии, но и из-за своих противоречий с англичанами легко могут отвернуться от Антанты, если им обещать экономические концессии»⁶⁰.

Поездка Жорж-Пико, как было отмечено, вызвала беспокойство и недовольство в руководящих английских кругах, как сепаратный шаг, противопоставленный непосредственно английской политике. «Этот акт,—писал английский агент лорду Керзону,— проливает свет на то сообщение, что французская политика на Ближнем Востоке в настоящее время направлена против британского влияния и интересов»⁶¹. А английский верховный комиссар в Стамбуле Робек отмечал, что многие французы, в том числе и те, которые занимали официальные посты, симпатизировали движению националистов и желали, чтобы турецкий вопрос был разрешен успешно, «на той основе, которая составляет главный пункт программы националистов, т. е. сохранения неделимости Турции»⁶².

И хотя беседы Пико с Кемалем не встретили одобрения во французских правящих кругах, все еще заинтересованных в германских репарациях и поэтому не могущих рассориться со своей бывшей союзницей Англией, последняя решила сделать крутой шаг для окончательного разрешения вопроса о разделе турецкой территории. 16 марта 1920 г. английские войска высадились в Стамбуле. Город официально был объявлен оккупированным англичанами, которые разогнали Османский парламент, сослав большинство депутатов на остров Мальта, а султана и его правительство, которое снова возглавил англофил Дамад Ферид-паша, заставили открыто выступить против анатолийского движения. Шейх-уль ислам объявил кемалистское движение мятежом против султана, а сам Кемаль-паша был объявлен преступником.

Эти акции Англии придали новый размах кемалистскому движению, а разгон Османского парламента ускорил осуществление замысла Кемаля — созыв нового парламента в Анатолии. 23 апреля 1920 года в Анкаре открылось Великое национальное собрание Турции, куда вошли те депутаты Османского парламента, которым удалось избежать ареста или бежать из мальтийской ссылки. В основу своих действий Национальное собрание поло-

[стр. 56]

жило Национальный обет, принятый Османским парламентом 28 января 1920 года.

В то время как анкарское правительство сплачивало внутренние силы для организации отпора странам Антанты, эти последние окончательно решили вопрос о разделе территорий, входящих в Османскую империю. 18—26 апреля 1920 г. на конференции союзников в Сан-Ремо был выработан проект мирного договора с Турцией⁶³. Англия получила мандат на Ирак и Палестину, Франция—на Сирию и Ливан. Одновременно Англия соглашалась на оккупацию Сирии Францией. Таким образом, Франция окончательно согласилась уступить Англии стратегически важный пункт и богатый нефтяными запасами Мосульский район. 24 апреля 1920 г. было подписано англо-французское соглашение о нефти, по которому Англия за уступку Мосула гарантировала Франции 25 % будущей добычи мосульской нефти.

На конференции в Сан-Ремо обсуждался и вопрос об Армении. В выступлениях представителей союзных держав было много фарисейства и показной заботы о судьбах армян и совсем мало готовности к эффективным действиям в их пользу. Ллойд Джордж разглагольствовал о том, что союзники взяли на себя обязательства по отношению к Армении, а французский премьер Мильеран ему отвечал, что он не отрицает «моральную ответственность союзников», но они обязаны обсудить, какие действенные меры принять. Закончил последний свою речь заявлением, что «державы не могут взять на себя обязательство о выделении денег»⁶⁴.

Что же касается Киликии, Мильеран, в ответ на вопрос Ллойд Джорджа относительно тревожных вестей о предстоящих погромах христианских общин, заявил, что «французское правительство абсолютно ничего не знает об этом», а его министр иностранных дел Вертело безапелляционно добавил, что «не следует придавать слишком большого значения этим слухам, которые носят сильно преувеличенный характер»⁶⁵.

Эти заявления французских официальных представителей в момент, когда Киликия, согласно выработанному на конференции проекту, должна была оставаться в составе Турции, показывали, сколь несерьезно подходили они к тем своим обязанностям, о которых говорил сам Мильеран. Будущие события в Киликии подтвердили те опасения и слухи, которые Бертело назвал преувеличенными.

Конференция в Сан-Ремо ознаменовала успех английской дипломатии над французской на Ближнем Востоке. Причиной тому, как прежде, была сильная зависимость Франции от Англии в европейских делах. Упомянутый выше Жак Кайзер отмечает, что «в этот период вся французская внешняя политика натолкнулась на мучительную дилемму: дать свободу действий Англии

[стр. 57]

на Востоке в надежде заполучить ее поддержку на Рейне или противодействовать Англии на Востоке и таким образом остаться с глазу на глаз с Германией. Первый представитель Франции на конференции Мильеран предпочел пойти навстречу английским-требованиям на Востоке, дабы иметь возможность получить поддержку английских союзников на Рейне»⁶⁶.

Проект договора, выработанный в Сан-Ремо, не был, однако, принят султанским правительством. Выехавшая в Париж для «обсуждения» проекта 11 мая 1920 года турецкая делегация во главе с Тевфик-пашой отказалась принять условия, продиктованные союзниками.

Убедившись, что даже зависимое от Антанты султанское правительство не соглашается подписать договор с союзными державами, французская дипломатия сделала новую попытку договориться с анкарским правительством. Стремление Франции договориться с кемалистами было обусловлено также тем обстоятельством, что в тот период французские войска встретили серьезное противодействие в оккупированной ими стране — Сирии, население которой, едва освободившись от турецкого господства, не желало подпасть под новое иго⁶⁷.

Наконец, необходимость примирения с кемалистами диктовалась их определенными военными успехами, достигнутыми в ряде городов Киликии. Надо добавить, что в результате кемалистской пропаганды турецкие силы были преувеличены, чуть ли не до полумиллиона регулярных войск. Почти все французские газеты того времени требовали немедленно очистить Киликию.

В начале мая 1920 года французы вновь попытались установить контакты с руководящими анкарскими кругами. С этой целью из Стамбула в Анкару отправились два высокопоставленных французских чиновника. Переговоры, где в качестве посредника выступал бывший депутат от Вана Гейдар-бей, не дали, однако, ощутимых результатов⁶⁸. Позднее английский посол в Париже Грэхем телеграфировал Керзону, что во время своей беседы с французским премьер-министром последний признал, что «французские войска находятся в исключительно трудном положении: один батальон в Биреджике был полностью окружен, и Гуро заявил, что не может оказать ему помощь... В создавшейся обстановке другого выбора не было»⁶⁹.

Получив согласие своего правительства, генерал Гуро направил для ведения переговоров непосредственно с Кемалем генерального секретаря верховного комиссариата в Бейруте Робера Де Кэ. Последний 20 мая прибыл в Анкару в сопровождении директора французского банка в Стамбуле Сава и адмирала Лебона. Вместе с этой миссией в качестве «посредников» приехали губернатор Вана Гейдар-бей и Мазхар Мюфит. Делегация была

[стр. 58]

встречена турками сдержанно. На следующий день, встретившись с Кемалем в Национальном собрании, Робер де Кэ заявил, что он уполномочен вести переговоры только относительно Мараша и Айнтаба. Кемаль возразил ему, сказав, что он согласен обсудить вопрос о Киликии в совокупности. Во время следующей встречи, 22 мая, у Робера де Кэ уже было согласие генерала Гуро обсудить вопрос о Киликии в целом⁷⁰. После «тяжелых переговоров»⁷¹ с М. Кемалем 28 мая было подписано перемирие, условия которого предусматривали:

прекращение враждебных действий на 20 дней, начиная с 30 мая;
отвод гарнизонов Сиса и Позанты за железнодорожную линию Мерсин—Адана;
эвакуация города Айнтаба и отвод находящихся там постов к французскому лагерю; кемалисты гарантируют, что в городе не будет произведено ни одного нападения на армянский квартал;
обмен военнопленными и политическими заключенными согласно формальностям, которые будут определены французскими и турецкими военными властями⁷².

Выше было сказано о причинах, заставивших французов договориться с кемалистами. О целях же, преследуемых анкарским правительством, Кемаль говорил следующее: «Прежде всего, я хотел спокойно провести реорганизацию национальных сил, находящихся в Аданской зоне и на Аданском фронте... Кроме того, я имел в виду и политические выгоды, что конечно, в тогдашних условиях было для нас чрезвычайно важно. Дело в том, что Великое национальное собрание и его правительство не были признаны державами Антанты, наоборот, по вопросам, касающимся будущего страны и нации, эти державы сносились с правительством Дамада Ферида-паши в Стамбуле. В этой связи тот факт, что французы, обходя стамбульское правительство, вступают с нами в переговоры и заключают с нами соглашение по какому-то ни было вопросу, являлся для нас в то время крупным политическим достижением...
Эти переговоры оставили у меня впечатление, что французы готовы эвакуировать Аданскую область»⁷³.

Перемирие от 30 мая действительно было значительным успехом турок, в то время как французская сторона не получила ощутимых результатов. Она даже потерпела моральное поражение, что в конечном счете привело ее к новым военным неудачам в Киликии.

«Обнародование перемирия,— признавал Пьер Редан,— вызвало полный перелом в настроениях населения Киликии. До этого у нас были сторонники, но с конца мая у населения появилось

[стр. 59]

недовольство и возмущение; колеблющиеся, которые все еще надеялись, что французские силы придут на помощь имеющимся в вилайете (Аданском.—Р. С.) войскам, полностью потеряли уверенность в силу нашего оружия»⁷⁴. Глава французской администрации в Киликии полковник Бремон также признавал, что перемирие «вызвало разочарование» и привело к тому, что те турки, которые раньше верили во франко-турецкую дружбу, теперь вынуждены были отвернуться от французов и примкнуть к кемалистам. Одновременно он отмечал, что широкие обещания Мустафы Кемаля о прекращении враждебных действий также не были выполнены⁷⁵.

От франко-кемалистского перемирия, однако, больше всего пострадали киликийские армяне. Если поездка Жорж-Пико в Сивас дала толчок консолидации кемалистских сил, за которой последовало отступление французских войск из Мараша и гибель в результате этого 12 тысяч армян, то миссия Робера де Кэ в Анкару, еще раз обнажив слабость позиции Франции в Киликии и колебания французской дипломатии, ободрила те националистические силы, которые, руководствуясь инструкциями из Анкары, ждали удобного случая для возобновления своих враждебных действий против армян. Понятно, что после ухода французов армяне уже не могли оставаться на своих родных местах, вынуждены были отступать вместе с ними. Так опустел древний город, Сис—резиденция армянского католикоса Киликии. Согласно условиям перемирия, французский гарнизон в начале июня 1920 года покинул город в сопровождении 7500 армянских беженцев, которые 7 июня прибыли в Адану вместе с колонной капитана Тайарда⁷⁶.

«Эти люди,—писал полковник Бремон,—разоренные, обманутые, разгневанные тем, что вынуждены были покинуть столицу Малой Армении, резиденцию католикоса, пришли, чтобы стать, элементом беспорядка в городе Адане, где они устраивались с большим трудом, умножая все усиливающийся голод»⁷⁷.

Франко-кемалистское перемирие вызвало в парламенте Франции бурные дебаты о целесообразности дальнейшего пребывания французских войск в Киликии. В общественном мнении Франции шла острая борьба в вопросе определения политики по отношению к побежденной в войне союзнице Германии—Турции. Одни считали, что Франция должна использовать победу для наказания Турции, для восстановления попранных прав малых народов Османской империи, для защиты всех христиан Востока. Другие находили, что Франция не должна забывать о своих вековых традиционных связях с Османской империей и должна использовать эти связи для сохранения своих экономических и других привилегий в Турции⁷⁸.

[стр. 60]

В правительственных кругах имелись серьезные разногласия в турецком вопросе. Военная партия во главе с маршалом Фошем требовала принятия более строгих мер для спасения престижа Франции. Правительство Мильерана вынуждено было считаться с позицией правых. В результате Франция на заседании Верховного совета Антанты в Булони 21 июня 1920 г., выступив вместе с Англией, присоединилась к решению о греческом наступлении в Анатолии, а 10 августа 1920 г. вместе с другими союзными державами подписала в Севре мирный договор с султанским правительством.

Согласно Севрскому договору султан сохранял свою столицу в Константинополе. Однако в том случае, если бы Турция уклонилась от лояльного соблюдения условий договора, союзные державы оставляли за собой право пересмотреть это решение (ст. 36). Судоходство в Проливах объявлялось открытым в мирное и военное время для всех торговых и военных судов без различия флага (ст. 37). Для контроля за судоходством создавалась «комиссия Проливов», в которой доминирующую роль должны были играть англо-франко-итальянские империалисты. Восточная Фракия вместе с Адрианополем, Галлиполийский полуостров, а также город Измир с окрестностями передавались Греции. Согласно статье 62 предоставлялась «местная автономия для тех областей, в которых преобладал курдский элемент и которые расположены к востоку от Евфрата, к югу от южной границы Армении», а статья 64 гласила: «Если в течение годичного срока курдское население указанных в статье 62 областей обратится в Совет Лиги наций, указывая, что большинство населения в этих областях желает быть независимым от Турции, если Совет найдет тогда, что это население способно к этой независимости, и если он предложит предоставить ему ее, то Турция отныне обязуется сообразоваться с этим предложением и отказаться от всяких прав и правооснований на эти области».

Статьи 88—93 касались Армении. Турция заявляла, что она признает Армению в качестве свободного и независимого государства (ст. 88). Турция и Армения соглашались представить на третейское решение президента Соединенных Штатов Америки определение границы между Турцией и Арменией в вилайетах Эрзерума, Трапезунда, Вана и Битлиса... (ст. 89). Сирия, Ирак и Палестина отделялись от Османской империи и должны были стать подмандатными территориями (ст. 94—95), а Геджас признавался Турцией независимым государством (ст. 98).

Режим капитуляций восстанавливался в пользу тех союзных держав, которые прямо или косвенно пользовались им до 1 августа 1914 года, а его выгоды распространялись на те союзные державы, которые не пользовались ими ранее (ст. 261).

[стр. 61]

В отдельном разделе говорилось о правах национальных меньшинств Турции. По статье 141 Турция обязывалась «предоставить всем жителям страны полную и совершенную защиту их жизни и их свободы без различия происхождения, национальности, языка, расы или религии». В этом отношении важное значение могла иметь статья 142, гласящая: «Принимая во внимание, что в силу террористического режима, существовавшего в Турции после 1 ноября 1914 года, обращения в ислам в нормальном порядке не могли иметь места, никакое обращение, имевшее место после этого числа не признается...

Чтобы исправить в наиболее широкой мере зло, причиненное лицам во время зверств, совершавшихся в Турции во время войны, оттоманское правительство обязуется оказать всяческую поддержку, свою и оттоманских властей,—розыску и освобождению всех лиц всякой расы и всякой религии, исчезнувших, похищенных, интернированных или лишенных свободы после 1 ноября 1914 года». По статье 144, оттоманское правительство обязывалось принять меры, чтобы «оттоманские граждане нетурецкого племени, насильственно изгнанные после 1 января 1914 года из своих очагов либо страхом перед зверствами, либо в силу всякого иного способа принуждения», возвратились к своим очагам, а также возобновили свои дела. Одновременно оно обязывалось возвратить недвижимое и движимое имущество владельцам, в чьих бы руках оно не оказалось.

В отдельном разделе договора оговаривались финансовые положения. Для «упорядочения» турецких финансов, создавалась специальная финансовая комиссия, состоящая из представителей «особо заинтересованных союзных держав» — Франции, Великобритании и Италии, а также представителя Турции, который, однако, должен был иметь лишь совещательный голос (ст. 231 )⁷⁹.

Как видно из содержания договора, Франция получала не особенно много. Финансовый контроль, в осуществлении которого Франция до войны играла главенствующую роль, теперь должен был проводиться совместно с Англией и Италией. В Проливах Франция занимала подчиненные позиции по сравнению с Англией, а отделением Западной Армении, Курдистана и Измира лишалась больших экономических и финансовых прибылей. Если к этому добавить обязательство Франции уйти из Киликии, то станет понятным то недовольство, которое Севрский договор вызвал во влиятельных политических кругах Франции и подавляющей части французских газет.

«Севрский договор вызвал сильное противодействие в тех кругах Франции,—писал Пайарес,—которые были того странного мнения, что республика (Франция.—Р. С.) является мусульманской державой»⁸⁰.

[стр. 62]

Еще не успели высохнуть чернила, как подписавшие договор французские представители стали выступать с различными предложениями об отказе от Севра, а газета «Тан»—рупор министерства иностранных дел «не переставая призывала аннулировать договор»⁸¹.

«Турецкий договор,—писал Пуанкаре,—был подписан в местонахождении национальной мануфактуры... Он и сам предмет хрупкий; быть может—разбитая ваза. Не дотрагивайтесь до него... Несколько раз объявлявшаяся церемония подписания несколько раз откладывалась. Она состоялась, наконец, в атмосфере усталости и безразличия, так что разве кое-кто лишь из внимательных наблюдателей заметил не без меланхолии, что ею освящалось резкое понижение французского влияния на Востоке»⁸².

Ратификация договора встретила серьезное сопротивление как в палате депутатов, так и в сенате Франции.

«С первого же часа, признавал председатель совета министров Бриан,—парламент проявил свое отрицательное отношение в вопросе ратификации Севрского договора. И я ясно сказал нашим союзникам, что не следует надеяться на французский парламент в вопросе ратификации Севрского договора в настоящем его виде, ибо этот договор растаптывает французские традиции, резко противоречит нашим интересам, как в данный момент, так и с точки зрения будущего, и что необходимо снова изучить и пересмотреть его»⁸³.

Сторонники пересмотра Севрского договора исходили из стремления ценой небольших уступок кемалистам вовлечь их в антисоветские комбинации. Летом 1920 года внешнеполитические позиции анкарского правительства значительно укрепились благодаря установлению дипломатических отношений с Советской Россией. В момент и после подписания Севрского договора в Москве находилась турецкая делегация во главе с Бекир Сами-беем, которая 24 августа подписала с правительством РСФСР прелиминарный договор. Французская дипломатия для предотвращения советско-турецкого сближения лелеяла мечту заставить кемалистскую Турцию выступить против Советской России, используя возникшие между ними разногласия в территориальных вопросах. Взамен этого предлагалось вернуть Турции Измир и Фракию.

«Я думаю,—писал бывший командующий оккупационным корпусом в Константинополе де Бургонь,—что это явилось бы не слишком дорогой платой за содействие единственной армии в мире, которая могла бы теперь выступить против большевиков»⁸⁴.

О необходимости отказа от Севрского договора писали все влиятельные французские газеты. После решающих побед, одержанных молодой Советской Россией в войне против Польши и

[стр. 63]

Врангеля, антисоветски настроенная французская пресса с еще большим беспокойством писала о том, что недальновидная политика держав Антанты толкает кемалистов в объятия большевиков, вместо того чтобы добиться выступления против них. Кампания против Севрского договора все шире развертывалась во Франции. Депутат Национального собрания Эдуар Даладье писал: «Настало время заключить, наконец, с Турцией такой мир, который бы не расчленял ее... Ничто не было бы столь роковым, как настаивать на Севрском договоре, особенно в момент, когда разгром Врангеля может иметь своим последствием превращение Черного моря в Русское море»⁸⁵. А известный журналист Эрбетт отмечал следующее: «Мы надеемся, что общественное мнение отныне будет смотреть на вещи более трезво и свою прозорливость оно внушит правительствам. Надо пересмотреть абсурдную политику, основанную на концепциях прошлого и игнорирующую нынешние реальности, политику, которая привела к тому, что турецкие националисты сделались союзниками русской экспансии. Именно в Турции находится ключ проблемы»⁸⁶.

Официоз МИД Франции газета «Тан» продолжала запугивать читателей русской опасностью: «Необходимо, чтобы Анатолия перестала подвергаться большевизации, а это станет возможным только после пересмотра Севрского договора»⁸⁷. А газета «Виктуар» шла еще дальше, предлагая принять все условия Кемаля, ибо «наилучшим оплотом против русского большевизма в Азии явилось бы согласие с националистической Турцией». Турецкий историк Сониел также пытается «обосновать» мнимой большевистской опасностью стремление антантовских империалистов договориться с анкарским правительством. «Большевики,—писал он,— усилили свою деятельность и стали более опасными в Анатолии, где они могли подписать неестественный и опасный союз с турками, и Кемаль, ставший реальным правителем страны, кроме Стамбула, решил прийти к какому-нибудь другому соглашению»⁸⁸.

Одновременно французская дипломатия преследовала цель использовать сближение с кемалистами для ослабления позиций и влияния Англии на Ближнем Востоке, воспользовавшись тем недовольством и возмущением, которые возникли особенно против английского империализма после заключения Севрского договора. Французский историк Тести отмечает, что после Севра отношение кемалистов к французам было относительно миролюбивым, т. к. Киликия оставалась за Турцией, и основное ее опасение насчет намерений Франции к этому времени рассеялось. Между тем Англия продолжала хозяйничать в Константинополе, еще более раздражая турок⁸⁹.

[стр. 64]

На состоявшейся в ноябре—декабре 1920 года второй Лондонской конференции Севрский договор снова стал предметом обсуждения. Франция выступила с требованием частичного пересмотра его условий. В частности, во время встречи руководителей трех союзных держав 2 декабря французский премьер-министр Лейг открыто заявил, что в создавшейся на Ближнем Востоке новой обстановке наилучшим курсом было бы, сохранив договор в целом, улучшить его отдельные стороны⁹⁰. Под этим Лейг подразумевал в первую очередь возвращение Турции района Измира. «Те статьи Севрского договора,—заявил он,—согласно которым у Турции отбираются некоторые из ее наиболее прекрасных владений, глубоко ранили национальную гордость турок, и до тех пор, пока Измир остается в руках греков, не может быть мира в Малой Азии»⁹¹.

Что же касается вопроса о Киликии, то, как уже отмечалось, по Севрскому договору она сохранялась за Турцией, и французы не имели здесь принципиальных возражений.

«Из донесений генерала Гуро было совершенно ясно, что Франция должна эвакуировать Киликию»,—признавал французский поверенный в делах в Лондоне де Флерио⁹².

Усилия французской дипломатии привели к тому, что на союзнической конференции в Париже (24—29 января 1921 г.) было принято решение о частичном изменении Севрского договора и о созыве в связи с этим конференции союзных держав в Лондоне.

На конференцию приглашались Греция и Турция, причем последней разрешалось представить две делегации—константинопольского правительства и анкарского правительства. Все старания великого везира Тевфик-паши направить в Лондон единую делегацию не увенчались успехом. По этому поводу между ним и Мустафой Кемалем шла переписка. Кемаль решительно требовал, чтобы в Лондон отправились только делегаты Великого национального собрания, как единственные законные представители всей Турции⁹³. Соглашения в этом вопросе не было достигнуто, и анкарское правительство утвердило свою делегацию во главе с министром иностранных дел Бекир Сами-беем. Последний должен был отправиться в Лондон и принять участие в конференции только после получения специального приглашения, адресованного анкарскому правительству. Кемалисты были уверены, что такое приглашение поступит, поэтому, чтобы выиграть время, делегация через Анатолию и Бриндизи выехала в Рим, где министр иностранных дел Сфорца, «симпатизировавший турецкому национальному движению»⁹⁴, официально сообщил ей, что представители анкарского правительства приглашаются на Лондонскую конференцию.

[стр. 65]

На открывшейся 21 февраля 1921 года Лондонской конференции представители султанского правительства, по выражению М. Пайареса «выполнявшие роль немых актеров»⁹⁵, слились с анкарской делегацией, и Решид-паша от имени константинопольской делегации официально заявил, что Бекир Сами-бей уполномочен высказать турецкую точку зрения⁹⁶.

23 февраля объединенная турецкая делегация представила свои требования, которые сводились к следующему.

Восстановление в европейской части границы, очерченной турецко-болгарским договором от 16 сентября 1913 года, т. е. передача Турции всей Восточной Фракии.

Границы Турции на юге должны проходить по линии, отделяющей ее от районов, населенных арабским большинством. Эта линия будет установлена по соглашению, заключенному между Турцией и заинтересованной стороной. Местности, лежащие севернее от этой линии и населенные турками, а также Киликия должны быть эвакуированы от иностранных войск и возвращены Турции.

Восточная граница Турции должна проходить по турецко-персидской пограничной линии, согласно договору, заключенному между Турцией и Арменией (имелся в виду Александропольский договор от 2 декабря 1920 г.—Р.С).

Измир и все территории Малой Азии, оккупированные греками, должны быть возвращены Турции.

Утверждение принципа свободной навигации в Проливах, с тем расчетом, чтобы обеспечить абсолютную безопасность Константинополя и суверенитет Турции.
Защита меньшинств, их религии и языка будет обеспечена в тех же рамках, которые предусмотрены Сен-Жерменским, Нейиским и Трианонским договорами.

Уважение османского суверенитета.

При определении размеров военных и морских сил иметь в виду протяженность границ страны, равно как и политическую обстановку в соседних странах, с тем, чтобы обеспечить соответственно внутренний порядок и безопасность границ.

Признание финансовой и экономической независимости Турции путем полной отмены режима капитуляций и обеспечения всестороннего развития страны⁹⁷.

В дни Лондонской конференции, 26 февраля у лорда Керзона состоялась встреча с Армянской национальной делегацией, которую возглавлял Погос Нубар. Собрались представители Франции во главе с Бертело, Италии—граф Сфорца, Японии—барон Хаяши. От Турции были представитель константинопольского правительства Осман Низами-паша и делегация анкарского правительства во главе с Бекир Сами-беем.

[стр. 66]

Погос Нубар, изложив вопрос о Киликии, отметил, что здесь положение совсем иное. Учитывая тот факт, что армяне просили применения Севрского договора в отношении их собственной страны, они вряд ли могут оспаривать те пункты договора, которые касаются Киликии. Следовательно, они принимают эти положения, признают, что большая часть территории Киликии должна остаться под турецким суверенитетом. Они не просят большего, чем то, чтобы население Киликии, которое до войны в своем большинстве было армянским и которое даже сейчас насчитывает более 150 тысяч армян, не было бы оставлено в подчинении турецкой администрации⁹⁸. Далее он отметил, что пункты, касающиеся защиты меньшинств, не относятся к Киликии, т. к. в этом районе армяне фактически составляют не меньшинство, а большинство. Поэтому они обращаются к Франции, которая «является их официальной покровительницей», и в зоне влияния которой находится Киликия, с просьбой не покинуть армянское население, а добиться для Киликии режима административной автономии со смешанной жандармерией. Такой режим оставил бы в неприкосновенности турецкий суверенитет над страной (т. е. Киликией.— Р. С.) и в то же время обеспечил бы порядок и спокойствие.

На вопрос лорда Керзона, что он имеет в виду, говоря о смешанной жандармерии, Погос Нубар ответил, что такая жандармерия должна быть комплектована из представителей христианского населения, большую часть которого составляют армяне, а также из мусульман⁹⁹.

Французский представитель Вертело «напомнил» собравшимся, что «Франция всегда проявляла решимость сделать все возможное для обеспечения защиты христианских меньшинств. Это обязательство отражено не только в Севрском договоре, но и в трехстороннем соглашении. Французское правительство не думает, что будет возможно потребовать для Киликии специальный режим. Ничего подобного не было предусмотрено в Севрском договоре. С другой стороны, Франция решила сделать все, что в ее силах для обеспечения полных гарантий армянскому меньшинству, либо созданием смешанной жандармерии во главе с французскими офицерами, либо другой мерой. При всех случаях,—заключил он,—Франция сохранит свои обязательства, каковы бы ни были ее отношения с Турцией»¹⁰⁰.

Приведенная выше программа заключения мира, представленная турецкой, а точнее, анкарской делегацией, фактически отражала все основные принципы Национального обета, т. е. она не признавала права на самоопределение за армянским и курдским народами, узаконивала захват Карской области и Александропольского округа кемалистами и не обеспечивала никаких, серьезных гарантий остающимся под турецкой властью народам.

[стр. 67]

На заседании конференции 26 февраля союзные державы отвергли турецкие предложения и перешли к обсуждению репарационного вопроса. Одновременно главные державы Антанты— Англия и Франция использовали создавшуюся паузу для ведения сепаратных переговоров с главой турецкой делегации Бекир Сами-беем.

Цель, которую преследовала английская дипломатия, сводилась к тому, чтобы незначительными уступками кемалистам прийти с ними к соглашению и сорвать проходившие в это же время в Москве советско-турецкие переговоры. Бекир Сами-бей пошел навстречу Ллойд Джорджу и во время секретных с ним бесед предложил вовлечь Турцию в антисоветскую группировку, объединив с ней горцев Северного Кавказа и создав, таким образом, буферное федеральное государство¹⁰¹.

Однако эти тайные переговоры совершенно случайно были преданы гласности и тут же опубликованы в прессе, в результате чего турецкий парламент впоследствии освободил Бекир Сами-бея с поста министра иностранных дел¹⁰².

Что же касается политики Франции, то она на Лондонской конференции преследовала две основные цели: 1—всячески препятствовать советско-турецкому политическому сближению, 2— достичь сепаратного соглашения с кемалистами и одновременно использовать их против Англии.

Стремление французов договориться с кемалистами было столь велико, что Бриан не смог скрыть его от англичан, заявив Ллойд Джорджу: «Я не покину Англии, не придя к соглашению с делегацией Ангоры, т. к. ни парламент, ни французское общественное мнение не согласятся с продолжением кровавой вражды на границах подмандатной Сирии»¹⁰³. И действительно, французская дипломатия добилась своего. 9 марта 1921 года между Брианом и Бекир Сами-беем было заключено политическое, военное и экономическое соглашение следующего содержания:

«1. Прекращение враждебных действий и обмен военнопленными [по силе помещенного к соглашению приложения].

2. Разоружение вооруженного населения и вооруженных банд по соглашению между французским и турецким командованием.

3. Образование полицейских сил [с использованием созданной уже жандармерии] под турецким командованием, имеющим при себе в помощь французских офицеров, предоставленных в распоряжение турецкого правительства.

4. По соглашению между французским и турецким командованием эвакуация в месячный срок [после прекращения враждебных действий] территорий, оккупированных войсками вою-

[стр. 68]

ющих, к северу от границ по Севрскому договору. Турецкие войска удаляются первыми и займут через восемь дней после эвакуации местности, эвакуированные французскими войсками.

Временные меры будут приняты, поскольку то касается эвакуации территории, предоставленных Севрским миром Сирии и вновь включенных в состав турецкого государства настоящим соглашением в силу их этнического характера.
В силу продолжительного состояния войны и проистекших из него глубоких потрясений французские войска постепенно удаляются в условиях, определенных французскими и турецкими властями, составившими комиссию на следующих общих основаниях: действительное умиротворение, гарантия безопасности сообщения по железной дороге между Евфратом и Александреттским заливом, включая восстановление искусственных сооружений Амануса и моста Джераблуса, право в случае надобности военного конвоя при наличии покушений банд, наказание виновных в западне, устроенной в Урфе.

5. Полная политическая амнистия и оставление в должности киликийского административного персонала.

6. Обязательство защищать этнические меньшинства, гарантировать им абсолютное равенство прав во всех отношениях и учитывать в справедливой мере численное соотношение населения для создания в областях со смешанным населением равновесия при образовании жандармерии и муниципального управления.

7. Франко-турецкое экономическое сотрудничество с правом приоритета на те концессии, которые должны быть предоставлены в видах экономического использования и развития Киликии, эвакуированных французскими войсками районов, а также вилайетов Мамурет-эль-Азиз, Диарбекир и Сивас в той мере, в какой таковое не было бы осуществлено непосредственно оттоманским правительством или оттоманскими гражданами при помощи национальных капиталов.

Концессия французской группе на копи Аргана-Маден.

Концессии, предполагающие монополию или привилегию, будут эксплуатироваться обществами, образованными по оттоманскому закону.

Самое широкое возможное объединение оттоманских и французских капиталов, [могущих достигнуть 50% оттоманского капитала].

8. Установление подобающего таможенного режима между турецкими и сирийскими областями.

9. Сохранение французских школьных и врачебных заведений и благотворительных учреждений.

10. Французское правительство установит особый административный режим для области Александретты, в которой население

[стр. 69]

имеет смешанный характер, и обязуется предоставить жителям турецкого племени всякие льготы для развития их культуры и пользования турецким языком, который будет иметь там официальный характер в той же мере, что и языки арабский и французский.

11. Передача французской группе участка Багдадской железной дороги между Киликийскими воротами и сирийской границей.

12. Граница между Турцией и Сирией будет начинаться в пункте, подлежащем избранию на Александреттском заливе непосредственно к югу от местности Пайас и направляться большею частью прямой линии к Мейдан Экбесу (железнодорожная станция и местность остаются в Сирии). [Оттуда граница склонится на юго-восток с тем, чтобы оставить в Сирии местность Марсова, а в Турции Карнаба, а также город Килис; потом она достигнет железной дороги у станции Шотенберг, будет следовать по линии железной дороги, полотно которой останется в Турции до Нисибина и достигнет изгиба Евфрата к северу от Азекха и будет следовать по Евфрату до Джезире-ибн-Омара].

Линия турецких таможен будет установлена к северу от дороги, а линия французских таможен к югу»¹⁰⁴.

В приложении к данному соглашению говорилось, что до заключения всеобщего мира между договорившимися сторонами военные действия будут прекращены на Киликийском фронте и на границах Турции с Сирией, как только будут сделаны соответствующие распоряжения французских и анкарских властей, однако не позже, чем в течение одной недели.

Соглашение заключалось без указания на его продолжительность, и военные действия могли возобновиться с той и другой стороны при условии официального уведомления за месяц об отказе от этого соглашения¹⁰⁵.

Франко-турецкое соглашение от 9 марта 1921 года, как видно из его содержания, по сравнению с Севрским договором предусматривало ряд территориальных изменений в пользу Турции, однако оно предоставляло и ряд экономических привилегий Франции, льготы, которые безусловно нарушили бы турецкий суверенитет. Так, соглашение, признавало за Францией зону влияния, в то время как Национальный обет не допускал ничего подобного. Поэтому Национальное собрание Турции отказалось его ратифицировать.

Заключив тайное сепаратное соглашение с турками, Франция в то же время пыталась выступить солидарно с Англией, нуждаясь в ее поддержке в репарационном вопросе. 11 марта Бриан и Сфорца предложили туркам, а Ллойд Джордж и Керзон — грекам новые условия мира на следующей основе:

[стр. 70]

1. Демилитаризация проливов.

2. Эвакуация союзными войсками Константинополя.

3. Участие Турции в контроле проливов; Турция, как и главные державы будет иметь двух представителей в Комиссии проливов.

4. В финансовой комиссии Турция будет иметь не совещательный, а решающий голос.

5. Турецкие вооруженные силы могут насчитывать 75 тысяч человек, из них 30 тысяч солдат и 45 тысяч жандармов.

6. Весь район Измира, кроме самого города, будет освобожден от греческих войск. Измирский порт объявляется свободным для торговли всех стран. Суверенитет султана над вилайетом сохраняется, однако он будет регулироваться согласно режиму автономии христианским губернатором, назначенным Лигой наций. Созданный административный строй может через пять лет подвергнуться изменению, если одна из сторон обратится в Лигу наций.

7. Статус Фракии не изменяется; греки остаются на той территории, которая отошла к ним по Севрскому договору.

8. На восточных границах Турции армянам обеспечивается «национальный очаг»¹⁰⁶, границы которого определит назначенная Лигой наций комиссия.

9. Курдистан будет пользоваться режимом местной автономии с определенными гарантиями курдам и ассиро-халдеям.

10. Турция будет принята в Лигу наций¹⁰⁷.

Перечисленные условия, по сравнению с Севрским договором, содержали в себе ряд уступок туркам, поэтому они не удовлетворили греков, туркам же эти предложения были невыгодны тем, что они противоречили Национальному обету. Между тем, как отмечал М. Кемаль, Турция «приняла участие в Лондонской конференции, чтобы показать всему миру готовность подписать мирный договор, отвечающий положениям Национального обета»¹⁰⁸.
12 марта 1921 года обе делегации—греческая и турецкая— отвергли предложенные им условия. Лондонская конференция закончилась провалом.
Хотя общее соглашение с кемалистами не было достигнуто, французская дипломатия продолжала свои контакты с ними на основе заключенного в Лондоне соглашения, которое встретило в целом хороший прием во Франции. «По возвращении из Лондона,—писал Пуанкаре,—Аристида Бриана превосходно встретили в палате депутатов... Депутаты с особым удовольствием узнали, что Севрский договор подвергся некоторым изменениям...»¹⁰⁹. Анализируя условия франко-турецкого соглашения в Лондоне, Пуанкаре пытался обосновать предстоящий уход французских войск из Киликии тем, что эвакуация была предусмотрена еще

[стр. 71]

Севрским договором. «Киликия вне нашего мандата,—писал он по этому поводу. Она всего лишь составляет часть нашей зоны экономического влияния. Поэтому мы должны договориться с турками о той пользе, которую мы можем извлечь из этого преимущества и восстановить их суверенитет в этой провинции. Мы освободим, таким образом, две французские дивизии, которые в данный момент будут более полезны на Рейне»¹¹⁰. Сам автор Лондонского соглашения Бриан, опасаясь возможной задержки его ратификации анкарским парламентом, требовал от французских военных властей в Киликии быстро и неукоснительно выполнять все пункты Лондонского соглашения. 29 марта он послал верховному комиссару в Сирии и Киликии телеграмму, в которой просил ясно указать французским генералам на их обязанность проводить в жизнь Лондонское соглашение «с твердостью и в соответствии с обстановкой, диктуемой местными обстоятельствами». «Они не должны забывать,—говорилось далее,—что наши солдаты сражались в Киликии на территории, которую Севрский договор оставлял за Турцией, и что, ускоряя это решение, мы избегаем значительных расходов и пролития ценной крови. Ни общественное мнение во Франции, ни парламент не смогут понять, что соглашение, с такой очевидностью отвечающее интересам и желаниям нации, может быть скомпрометировано колебаниями или отсутствием инициативы на местах»¹¹¹.

Французские коммунисты требовали вывода всех оккупационных войск из Киликии и Сирии. На заседании палаты депутатов 15 марта 1921 года Марсель Кашен, выступив с интерпелляцией относительно результатов Лондонской конференции, подчеркнул, что заключенное с кемалистами соглашение «сохраняет у наших дельцов и финансистов надежду на дальнейшие экономические привилегии»¹¹².

Что же касается протеста Англии, Франции пришлось давать «разъяснения», как только соглашение с турками стало достоянием гласности.

Французские дипломаты старались убедить своих английских коллег в «безобидности» Лондонского соглашения, выпячивая в то же время лояльность Франции по отношению к своим союзникам. Приняв 1 апреля 1921 года английского посла в Париже лорда Гардинга, Бертело «выразил свое сожаление в связи с возникшим недоразумением», заявив в то же время, что «не должно быть никакого неправильного представления о позиции полной лояльности французского правительства по отношению к союзным державам в связи с франко-турецкими переговорами»¹¹³. Продолжая оправдываться, Бертело напомнил, что еще на Лондонской конференции Бриан неоднократно разъяснял Ллойд Джорджу, что для него было бы невозможно возвратиться в Па-

[стр. 72]

риж с пустыми руками, и что именно по этой причине переговоры с турками в Лондоне были форсированы¹¹⁴. Когда посол указал Бертело на «самое неблагоприятное во всем этом вопросе», т. е. на публикацию полного текста соглашения в журнале «L’Europe nouvelle», показав при этом копию публикации, его собеседник запротестовал, заявив, что «французское правительство ни в коей форме не несет ответственности за эту публикацию, которая, как он полагает, явилась результатом неблагоразумного поступка со стороны турок»¹¹⁵.

19 апреля Керзон обратил внимание французского посла в Лондоне на то обстоятельство, что заключение мартовского соглашения с представителями анкарского правительства противоречит декларации, подписанной в ноябре 1915г. в Лондоне Великобританией, Францией, Италией, Россией и Японией относительно незаключения сепаратного мира во время войны, а также неподписания без предварительной договоренности с союзниками какого-либо соглашения о мире в период обсуждения условий мира — после войны. Керзон указал также на несоответствие сепаратного шага Франции с трипартитным соглашением от 10 августа 1920 года, а также с теми статьями Севрского договора, которые касались границы Турции с Северной Сирией¹¹⁶.

Объяснения, данные французским послом, Керзон назвал «смесью искренности и изобретательности»¹¹⁷. Посол заявил, что «все знают о том, что военное положение французов в Киликии настолько непрочно, что они были вынуждены заключить мир с Мустафой Кемалем с тем, чтобы вывести свои войска и избежать таким образом громадных расходов затянувшейся кампании». Далее он стал оправдываться тем, что Бриан действовал, как премьер-министр, а не как министр иностранных дел, т. е. что он не соблюдал «традиционных дипломатических методов», которые в подобных случаях предусматривают информировать другую сторону. Керзон заявил, что слова посла не убедили, его¹¹⁸.

Заключение Францией в Лондоне соглашения с Турцией вызвало большую тревогу у христианского населения Киликии. В Кэ д'Орсэ в Париже и во французский верховный комиссариат в Бейруте посыпались телеграммы и письма с протестами и просьбами. Католикос киликийских армян Саак II в обращении к премьер-министру Бриану 19 марта 1921 г. указывал на необходимость защиты интересов и исконных прав населения Киликии. Напомнив о коллективных демаршах представителей различных христианских общин перед Лондонской конференцией, он выражал сомнение относительно действенности мер обеспечения безопасности христиан.

«Наш печальный опыт,—писал католикос,—как прежний, так и свежий, свидетельствует, в какой степени можно довериться га-

[стр. 73]

рантиям, которые последовательно давались правительствами различных турецких режимов»¹¹⁹. В письме, направленном представителю французского верховного комиссариата в Киликии генералу Дюфио, католикос обращал внимание последнего на статью выходящей в Позанты газете «Yeni Adana», полную ненависти и злобы к армянским обитателям Киликии. «Этими агрессивными статьями, полными лжи и клеветы,—писал он,—националистические лидеры хотят вызвать чрезмерное возбуждение турецких масс, и можно предвидеть, каким будет их поведение по отношению к армянам после их возвращения в Адану»¹²⁰.

5 апреля в адрес армянской национальной делегации в Париж была направлена следующая телеграмма представителей различных религиозных общин Киликии: «От имени христианского населения Киликии решительно протестуем против решений, которые снова предают нас режиму, единственной характерной чертой которого на протяжении веков были зверства и избиения, которые даже после перемирия стоили нам жизни 30 тысяч мучеников. Опыт этого ужасного прошлого научил нас понимать, чего стоят какие бы то ни были гарантии и обещания, данные турками. Поэтому от имени человечества требуем эффективной защиты длительным присутствием достаточных военных сил и гарантий на местах, путем эффективных мер, обеспечивающих нашу полную безопасность.. В противном случае победоносные союзные державы должны срочно принять меры для эвакуации всего христианского населения в безопасное место. Адана, 5 апреля 1921 г. Пастор армян-протестантов Карапет Арутюнян; епископ армян-католиков Артин Кекликян; епископ армян-григориан Егише Гароян; викарий ассирийцев-якобитов П. Мансур; викарий халдеев П. Тюфенкди; викарий сирийцев-католиков П. Филиппос»¹²¹.

Однако предстоящая эвакуация Киликии волновала не только местных армян. В Константинополе, где проживало более 150 тысяч армян, не подвергшихся депортации в роковом 1915 году, эта весть была встречена с тревогой и страхом.

В своем донесении от 2 мая 1921 года Рамбольд сообщал Керзону, что перспектива ухода французов из Киликии тревожит не только протестантскую, но и все другие религиозные общины константинопольских армян. Посетивший Рамбольда 26 апреля патриарх Завен передал ему подписанный главами трех религиозных общин меморандум, в котором были высказаны их опасения в связи с возможной эвакуацией Киликии французскими войсками. Он настаивал на том, чтобы Франция сохранила мандат на Киликию. Пообещав довести этот меморандум до сведения британского правительства, Рамбольд со своей стороны высказывал мнение, что «события последних двух с половиной

[стр. 74]

лет и позиция, занятая французскими властями в Киликии, как гражданскими, так и военными, по отношению к христианскому населению этого края, оправдывает опасения духовных руководителей армянской общины»¹²². Далее он сообщал, что французская администрация в Киликии советует армянам либо найти язык с турками, либо покинуть страну: «Если они захотят остаться в Киликии, то это на свой собственный риск, безо всякой перспективы на защиту со стороны французских сил, которые вскоре должны быть выведены»¹²³. «Такая политика,—заключал посол,— была бы в полном противоречии с обязательствами, которые французское правительство само взяло на себя, подписав Трипартитное соглашение»¹²⁴.

Как было отмечено, Великое национальное собрание Турции на своем заседании 3 мая 1921 г. отказалось ратифицировать франко-турецкое соглашение, и Бекир Сами-бей 12 мая подал в отставку. Однако М. Кемаль не хотел порвать с французами и даже направил в Адану своего представителя для объяснения причин отклонения Лондонского соглашения. Этот представитель, Мюнир-бей, встретившись с генералом Гуро 18 мая 1921 года на станции Енидже, передал ему новые турецкие контрпредложения, которые включали в себя следующие пункты:

1. Экономика. Французская зона влияния, которая определена соглашением, неприемлема, т. к. она легко может стать политической. Однако Анкара отнюдь не отвергает экономическое сотрудничество с Францией и поэтому допускает возможность широкого поля деятельности французского предпринимательства: капиталовложения, индустрия, торговля, технические эксперты, для восстановления мира на Ближнем Востоке.

2. Жандармерия. После того, как Турция снова обретет власть над Киликией, только она будет иметь право на организацию там жандармерии. Однако националисты хотели бы иметь французских офицеров и инструкторов для жандармерии по всей Турции.

3. Турецко-сирийская граница. Анкара требует ректификации установленной в Лондоне линии с тем, чтобы уважать принцип национальностей, удовлетворить претензии Турции и гарантировать экономические выгоды обеих сторон¹²⁵.

Эти условия оказались неприемлемыми для французов. Однако «Париж не отказывался договариваться с Ангорой. Франклен Буйон, личный друг Мустафы Кемаля, возобновил контакты и приступил к переговорам»,— отмечал военный историк генерал Дюэ¹²⁶. Действительно, франко-турецкие дипломатические контакты вскоре возобновились.

В начале июня 1921 года в Турцию был направлен «неофициально» председатель сенатской комиссии по иностранным де-

[стр. 75]

лам Анри Франклен-Буйон, который до прибытия в Анкару послал туда из Инеболу 7 июня телеграмму. В ней он заверял анкарские круги, что пробным камнем французской политики на Ближнем Востоке было поддержание дружественных отношений с Турцией и что отклонение франко-турецкого соглашения от 9 марта 1921 г. не должно привести к срыву переговоров¹²⁷. Прибыв в Анкару 9 июня 1921 года, Франклен-Буйон в тот же день вступил в переговоры с Кемалем¹²⁸. С турецкой стороны в переговорах принимали участие комиссар по иностранным делам Юсуф Кемаль-бей и начальник генерального штаба вооруженных сил Февзи-паша, с французской—подполковник Сарру из генштаба оккупационной армии в Константинополе. С самого же начала обмена мнениями позиция Кемаля была совершенно ясной и четкой,— замечает французский дипломат Жан-Поль Гарние¹²⁹. «Я не хочу, чтобы Севрский договор был даже упомянут. С нашей точки зрения такого договора не существует»,— заявил Кемаль, предложив принять за основу переговоров Национальный обет. Французский дипломат вначале отверг этот принцип, ссылаясь на то, что на Лондонской конференции 1921 г. делегаты анкарского правительства ничего не сообщали о существовании этого документа, поэтому смысл и характер его не известны Европе. Франклен-Буйон предлагал положить в основу переговоров Севрский договор, «как совершившийся факт»¹³⁰. Кемаль на это ответил, что Бекир Сами-бей отклонился от своих полномочий, если скрыл существование Национального обета¹³¹. Столкнувшись с решительным возражением собеседника, Франклен-Буйон попросил временно прервать переговоры для изучения содержания Национального обета¹³². Этот промежуток он использовал для поездки по городам Киликии, а также для посещения Александретты, визиты, которые «одинаково вызвали беспокойство как среди мусульман, так и христиан»¹³³. Ознакомление с положением дел в Киликии, равно как и «изучение» Национального обета не привели однако, к полной договоренности с кемалистами, ибо последние продолжали настаивать на безоговорочной отмене капитуляций и Других неравноправных соглашений. Французы не хотели идти на это, несмотря на то, что Франклен-Буйон «понял устремления турецкой нации»¹³⁴.
Анкарский официоз «Хакимиети миллие» поместила в номере от 15 июля 1921 г. статью под заглавием «Подлинный мир», фактически предав гласности проходящие в Анкаре франко-турецкие переговоры. В ней говорилось, что заключение серьезного и искреннего мира между двумя странами может стать реальностью, «если Франция допустит целостность Турции в границах, зафиксированных в Национальном обете, и если она лояльно признает наше этническое право на Киликию. В таком случае

[стр. 76]

можно заверить, что препятствия к этому ценному миру исчезнут»¹³⁵.
Французский дипломат не достиг успеха и в другой своей миссии—разжигании антисоветских настроений анкарских кругов, хотя в этот период советско-турецкие отношения были довольно напряженными из-за враждебной позиции, занятой турками в вопросе заключения договора с закавказскими советскими республиками. В ходе переговоров Франклен-Буйон предлагал Кемалю поддержку Франции в «восстановлении бывших закавказских правительств»¹³⁶. М. Кемаль на это не пошел, но все же 20 июня 1921 года было подписано временное соглашение о прекращении военных действий на юге¹³⁷.
Оценивая результаты завершившихся переговоров, Юсуф Кемаль-бей заявил 27 июня 1921 г. в Национальном собрании следующее: «Вы отлично знаете, что подписанные в Лондоне соглашения были отвергнуты как правительством, так и вашим собранием. Однако наши отношения с Францией находятся на добром пути, и мы движемся в сторону согласия и окончания войны. Я могу это утверждать благодаря заверениям, которые были даны от имени Французской Республики присутствующим здесь господином Франклен-Буйоном...»¹³⁸.
В то время как Юсуф Кемаль-бей выступал с подобными заявлениями, его предшественник Бекир Сами-бей совершал турне по Европе, по каждому поводу подчеркивая, что Турция стремится прийти к согласию в первую очередь с Францией. «Правительство Анкары и Национальное собрание страстно желают установить в короткий срок дружбу с Францией»,—заявил он корреспонденту газеты «Эклер». Одновременно Бекир Сами пытался заверить, что Лондонское соглашение не было отвергнуто Великим национальным собранием, оно просто нуждается в частичных изменениях в связи с экономическими и некоторыми другими вопросами¹³⁹. Газета «Тан» поместила заявление Бекир Сами-бея о том, что целью его поездки в Париж является разрешение вопроса о Киликии, что ему кажется вполне реальным¹⁴⁰. Визиты Франклен-Буйона в Анкару и Бекир Сами-бея в Париж вызвали беспокойство Форин оффиса, однако на обращения их представителей французы отвечали, что переговоры с турками не затрагивают общих вопросов заключения мира, а касаются лишь частных вопросов, таких, как вопросы французских военнопленных, покровительства меньшинств Киликии и другие, связанные с эвакуацией французских войск. В частности, Бриан сказал английскому послу, что французский парламент вряд ли дальше потерпит затраты на содержание 80-тысячного гарнизона в Киликии¹⁴¹.

[стр. 77]

Итак, первый визит Франклен-Буйона не завершился заключением договора, но его переговоры с Кемалем и подписание соглашения вплотную приблизили достижение мира между Францией и Турцией. Окончательная договоренность не была достигнута опять-таки из-за зависимости Франции от своей соперницы Англии в европейских делах. Другой причиной было стремление французов проверить действительную силу кемалистов в войне против греков, которые в это время готовились к решительному наступлению.

Таким образом, изучение истории франко-турецких дипломатических связей в 1919—1921 гг. до подписания Анкарского договора, позволяет сделать следующие выводы и обобщения:

1. После окончания первой мировой войны и подписания англичанами от имени союзников Мудросского перемирия с проигравшей войну Турцией, французская дипломатия, хотя и с некоторыми колебаниями, стала вести определенную линию на возвращение к довоенным дружественным отношениям с Турцией.

Эта политика французских правящих кругов в целом была обусловлена особыми экономическими и финансовыми интересами французских капиталистов и банкиров в турецких делах. Большая часть облигаций Оттоманского долга приходилась на долю Франции, и она была заинтересована в сохранении целостности турецкого государства, чтобы восстановить свои прежние привилегированные отношения с Турцией и получить как старые долги, так и новые прибыли и льготы.

2. Важное место в стремлении Франции восстановить прежние отношения с Турцией занимал религиозный фактор, т. е. роль и значение в мусульманском мире Турции как центра халифата. Французские правящие круги исходя из того, что во французских колониях проживало 23 миллиона мусульман, считали Францию «великой мусульманской державой» и учитывали тот факт, что враждебная политика по отношению к «стране халифата» вызывает недовольство и отрицательную реакцию в обширных колониальных владениях Франции.

3. Особая позиция, занятая Францией в турецких делах, была вызвана также тем злобным непримиримым антисоветизмом, который был взят на вооружение французским империализмом с первых же дней Великой Октябрьской социалистической революции. Именно этот антисоветизм вдохновлял его на участие в разного рода враждебных шагах против Страны Советов на польском и кавказском фронтах. В этих планах, в частности в происках, направленных против установления и упрочения Советской власти в Закавказье, кемалистской Турции отводилась заметная роль; отсюда и необходимость достижения соглашения с ней даже ценой определенных уступок.

[стр. 78]

4. Занятие Киликии французскими войсками было продиктовано временными соображениями:

а) Франция согласилась заполучить ее вместо богатой нефтью Мосульской области, в которую Англия, в нарушение соглашения Сайкс-Пико, ввела свои войска и не собиралась уступить Франции;

б) Киликия нужна была Франции для обеспечения безопасности Сирии с севера в период утверждения за Францией мандата Лиги наций, ибо, в отличие от Палестины и Ирака, прочно занятых Англией, в отношении Сирии все еще существовала кемалистская угроза извне140 и инспирированные англичанами мятежи Фейсала—внутри.

5. Стремление кемалистов к сепаратной договоренности с французами объяснялось их заинтересованностью в выходе из международной изоляции, в разжигании и углублении острых англо-французских противоречий на Ближнем Востоке и провоцировании вражды между двумя главными державами Антанты путем некоторых уступок Франции.

Анкарское правительство было также заинтересовано в скорейшем выводе французских оккупационных войск из Киликии для использования всего потенциала этой богатой области в войне против греков.

6. Франко-турецкие политические и дипломатические связи в контакты после заключения Мудросского перемирия до подписания Анкарского договора можно разделить на два этапа: до и после подписания Севрского договора, при этом инициатива в установлении контактов исходила от французов.

Первый этап был периодом дипломатического зондажа, когда Франция, в результате поездки Франсуа Жорж-Пико в Сивас к Мустафе Кемалю в декабре 1919 г. первая из держав Антанты оценила перспективность установления отношений с кемалистами, как реальными представителями Турции. На втором этапе, т. е. после подписания Севрского договора, французы опять-таки первыми стали добиваться его пересмотра в сторону смягчения условий для Турции. Усилия французской дипломатии ускорили созыв Лондонской конференции союзных держав с участием Греции и Турции.

7. На Лондонской конференции (21 февраля—12 марта 1921 г.) французская дипломатия преследовала две основные цели: всячески препятствовать советско-турецкому политическому сближению, добиваясь срыва проходящих в Москве переговоров, и достичь тайной договоренности с кемалистами, одновременно использовав их против Англии.

Результатом этих усилий явилось франко-кемалистское соглашение от 9 марта 1921 г., заключенное Францией втайне от

[стр. 79]

своих союзников. Хотя это соглашение не вошло в силу, оно фактически послужило основой для дальнейших переговоров между двумя странами, что привело их к заключению Анкарского договора 1921 года.

8. Новая турецкая дипломатия умело использовала колебания Франции в проведении ближневосточной политики, колебания, вызванные ее зависимостью от Англии в европейских делах.

9. Туркофильская политика сменявших друг друга правительств Франции была наруку кемалистским руководителям, проводящим в национальном вопросе политику своих предшественников—младотурок. Эта политика дорого обошлась нетурецким народам Киликии, особенно армянам, составлявшим относительное большинство ее населения.

Также по теме:

Барсегов Ю. — Геноцид армян. Ответственность Турции и обязательства мирового сообщества.

М.Г. Нерсисяна — Геноцид армян в Османской империи: Сборник документов и материалов.