Нерсисян М. Г., Саакян Р.Г.
II. Массовая резня армян младотурками, 1909 - 1918
169. Из письма доктора Заврнева министру иностранных
дел Сазонову. 3 сентября 1915 г.
170. Заявление двух сестер милосердия, служивших
в германской военной миссии в Эрзруме.
171. Из показаний персов и турок о резне эрзрумских
армян в июне 1915 г.
172. Из заявления немца — очевидца резни армян в
Муше.
173. Из путевых заметок немца—очевидца событий в
Киликии.
174. Из сообщений учителя немецкой школы в Алеппо
доктора Мартина Нипаге.
175. Воззвание общественных и научных деятелей Швейцарии.
[Сентябрь—октябрь] 1915 г.
[ стр. 301 ]
169. Из письма доктора Завриева министру иностранных дел Сазонову
Петроград, 3 сентября 1915 г.
Вашему высокопревосходительству известно в общих чертах о невыносимом положении, какое создалось для армян в Турции.
Получаемые постепенно подробности выясняют нам глубоко мрачную картину:
1. В течение весны и лета этого года почти во всей турецкой армии особыми приемами, частично, но без послабления, вырезаны почти все армяне, забранные в солдаты. Погибло таким образом много десятков тысяч мужчин в лучшем возрасте.
2. Почти из всей Киликии, Зейтуна и Сиваса изгнано поголовно все армянское население. Из него была выделена большая часть более молодых мужчин, которых куда-то угнали. О судьбе их нет сведений, и их, без сомнения, убили. Все остальные без исключения были погнаны пешком, без какого-либо имущества в Месопотамию. Огромная массa женщин и детей падала от изнурения, тонула, переходя реки, и погибала от голода и жажды. Отстающих безжалостно убивали. Молодых девушек куда-то уводили. В Месопотамии их хотят будто бы расселить между кочевниками. Весьма большое число их уже приняло ислам.
3. Западная часть Эрзерумского вилайета и часть Харпутского и Диарбекирского пока еще мало пострадали, но очередь, вероятно, дойдет и до них.
4. Город Муш и вся роскошная Мушскал долина превращены в развалины: сожжены большинство домов и все церкви и монастыри. Население вырезано, кроме тех, которые успели бежать в горы Сасуна. Весь Сасун пока уцелел, но он окружен курдами и войсками. Люди мужественно держатся, но у них уже не хватает патронов. Провизия тоже на исходе. Таким образом, гордый Сасун скоро падет, если не подоспеет помощь.
5. Ушедшие с отступавшими от Вана русскими войсками около 200 тысяч армян хлынули в Закавказье и Эриванскую губернию.
Очевидцы, посылающие оттуда телеграммы, не могут без слез описывать всего, что творится в этой голодной,
[ стр. 302 ]
нестройной человеческой массе, оставшейся без врачебной помощи и нуждающейся решительно во всем.
Холера и другие эпидемии уносят ежедневно более трехсот человек. Телеграфируют, что сотни трупов остаются непогребенными за неимением ни материальных средств, ни нужной организации. Гибель этих несчастных людей неизбежно рождает угрозу разноса эмидемии по всему Кавказу, по мере распределения беженцев по деревням...
Армянский народ в Турции обрекается на погибель.
Вашему высокопревосходительству известно, кто является вдохновителем и руководителем всего происходящего и за что против этого народа так разъярились германо-турки. По счастью, пока еще не всюду им удалось осуществить свой злой умысел.
У армянского народа нет иного защитника, который мог бы что-либо сделать, кроме России...
В тревожном сомнении и в положении человека, лишающегося последних душевных сил и веры в святость руководившей им идеи, я обращаюсь к Вам, ища опору в Вашей человечности и Вашем сознании государственного интереса России, связанного с сохранением армянского народа... (прим. 28).
АВПР, Политархив, д. 3479, п. 19—20.
170. Заявление двух сестер милосердия, служивших в германской военной миссии в Эрзруме
Перевод с английского
В марте 1915 г. мы узнали от одного врача-армянина, который позднее умер от тифа, что турецкое правительство готовится к проведению резни армян в широком масштабе. Он просил нас узнать у генерала Пассельта, правилен ли этот слух. После этого нам сообщили, что генерал (один из блестящих офицеров) также имел опасения по этому поводу и по этой причине просил освободить его от занимаемого поста... Мы заболели тифом и вследствие некоторых изменений в обслуживающем персонале госпиталя были вынуждены покинуть Эрзрум.
Благодаря любезной услуге германского консула в Эрзруме, который пользовался у армян уважением, мы
[ стр. 303 ]
были приняты на работу в Красный Крест в Ерзнка и работали там семь недель.
В начале июня глава миссии Красного Креста в Ерзнка хирург А. рассказал нам, что в Ване восстали армяне и против них были приняты меры, которые могут вылиться во всеобщее истребление армян, а также, что все армянское население Ерзнка и окрестностей будет отправлено в Месопотамию, где они уже не составят большинства, как это было здесь. Однако никакой резни не предполагается, и должны быть приняты меры для питания высланных и обеспечения их личной безопасности с помощью военного эскорта. Он сказал, что, как сообщают, в Ерзнка были обнаружены вагоны, груженные оружием и бомбами, и что многие будут арестованы. Персоналу Красного Креста запрещено иметь какое-либо касательство к высланным, а также совершать любые экскурсии пешком или верхом за пределы определенного радиуса.
После этого населению Ерзнка была предоставлена отсрочка на несколько дней для продажи своего имущества. Как и следовало ожидать, продажа производилась по смехотворно низким ценам. В первую неделю июня отправилась первая партия; богатым людям разрешалось нанимать экипажи. Они должны были поехать в Харберд. В последующие три дня отправились другие партии высланных, у которых детей взяли на воспитание в мусульманские семьи; ко позднее власти решили, что впредь дети также должны идти в изгнание.
Семьи армян, работавших в нашем госпитале, в том числе и больная женщина, должны были следовать вместе с остальными. Протест доктора Нейкирха, который лечил эту женщину, не оказал никакого воздействия. Ее отправка была отложена лишь на два дня. Солдат, прикрепленный к нашему госпиталю в качестве сапожника, сказал медицинской сестре Б : «Мне уже 45 лет, и все же я взят на военную службу, хотя я регулярно каждый год платил налог за освобождение от военной службы. Я никогда не делал ничего, что было бы направлено против правительства, а теперь они забирают от меня всю мою семью, мою семидесятилетнюю мать, жену и пятерых детей, причем я даже не знаю, куда их отправляет». Он особенно волновался при мысли о своей полуторагодовалой дочери: «Она такая ласковая. У нее такие прелестные глаза». Говоря это, он плакал, как ребенок.
[ стр. 304 ]
На следующий день он пришел опять: «Я знаю правду. Они все погибли». И это было действительно гак...
Впоследствии солдаты нам рассказали, как беззащитные армяне были убиты все до одного. Бойня продолжалась 4 часа. Женщины становились на колени, бросали своих детей в Евфрат.
«Это было ужасно, — сказал один моложавый солдат. — Я не мог стрелять, я только притворялся». Мы часто слышали, как турки выражали по этому поводу неодобрение и сожаление. Солдаты рассказывали нам, что были приготовлены повозки с волами, чтобы сбросить все трупы в реку и уничтожить следы резни.
На следующий день состоялась настоящая облава в пшеничном поле (пшеница осталась на поле и многие армяне прятались в ней).
Начиная с этого времени непрерывно прибывали партии высланных, направляемых на бойню; у нас не было сомнений относительно их дальнейшей судьбы после единодушных свидетельств, которые мы получали из разных мест. Позднее наш кучер-грек рассказал, что эти жертвы со связанными за спиной руками, были сброшены в реку с отвесных скал. Такой метод применялся в тех случаях, когда число жертв было слишком велико для того, чтобы можно было избавиться от них какими-либо другими способами. Кроме того, облегчалась работа убийц. Сестра Б. и я сразу начали, конечно, думать о том, что мы можем сделать, и решили поехать с одним из этих конвоев в Харберд. Мы еще не знали тогда, что по приказу правительства резня совершается в пути следования, и полагали, что сможем умерить жестокость жандармов, а также предотвратить нападение курдов, поскольку мы говорим на курдском языке и имеем некоторое влияние на них.
Затем мы телеграфировали консулу в Эрзрум о своем увольнении из госпиталя и настаивали на том, чтобы он в интересах Германии приехал в Ерзнка. В ответ он телеграфировал: «Мой пост невозможно покинуть. Жду австрийцев, которые должны проехать здесь 22 июня...».
Вечером 17 июня мы пошли на прогулку с г-ном К., аптекарем штаба Красного Креста. Он, как и мы, был потрясен совершавшимися жестокостями и очень ясно выражал свое мнение по этому поводу. Он также уволился с работы. Во время прогулки мы встретили жандар-
[ стр. 305 ]
ма, который рассказал, что в десяти минутах ходьбы сделала привал большая партия высланных из Байберда. Он рассказал нам с ужасающей правдивостью, как истребляли этих людей и одного за другим бросали в пропасть ущелья: «Kesin, kesin, geliorlar» («Убивайте, убивайте, идут»). Далее он сказал о том, что во всех селениях насиловали женщин и что сам он тоже хотел изнасиловать девушку... Он описывал, как раздробляют головы детям, когда они плачут или мешают идти. «Там лежали три обнаженных трупа девушек. Я похоронил их, чтобы сделать доброе дело», — так закончил он свой рассказ.
На следующий день рано утром перед нашим домом прошла колонна высланных, направляясь по шоссе, ведущему в Ерзнка. Мы последовали за ними, не отставая, до выхода из города, что заняло около часа. С нами шел г-н Ж. Это была большая партия, но в ней насчитывалось всего двое или трое мужчин, остальные были женщины и дети. Многие женщины походили на сумасшедших. Они кричали: «Пощадите нас, мы станем мусульманами, немцами или тем, чем вы желаете, только пощадите нас. Нас ведут в Камах-Богаз, чтобы перерезать нам горло», — и они делали выразительный жест. Другие молчали и терпеливо шли с несколькими узлами на спине и детьми на руках. Некоторые умоляли нас спасти их детей. Приходило много турок, чтобы взять детей и девушек с согласия их родителей или же не спросясь у них. Времени для раздумывания не было, т. к. конные жандармы, размахивая своими плетками, безостановочно гнали толпу. На окраине города дорога в Камах-Богаз ответвлялась от главного шоссе. В этом пункте произошло то, что обычно бывает на рынке для продажи рабов. Мы также взяли маленькую девочку и семью из шестерых детей в возрасте от трех до четырнадцати лет. Все они уцепились за нас. Девочку мы тут же отдали на попечение нашей поварихе-турчанке. Она хотела взять ребенка на кухню, в частный дом доктора А. и держать его там до тех пор, пока мы вернёмся за нею, но ассистент доктора избила и вытолкала девочку на улицу. Тем временем толпа страдающих и агонизирующих людей с криками продолжала свой путь, а мы вернулись в госпиталь со своими шестью детьми. Доктор А, разрешил держать их в нашей комнате пока мы упаковывали свои пожитки; их покормили, и они стали успокаиваться. «Те-
[ стр. 306 ]
перь мы спасены». — воскликнули они, когда мы взяли их. Они отказались сходить с наших рук. Самый младший из них, сын богатого жителя Байберда, лежал калачиком, завернутый в плащ матери; его лицо распухло от плача и, казалось, невозможно было успокоить его. Однажды он бросился к окну и, показывая на жандарма, закричал: «Вот человек, который убил моего отца». Дети отдали нам свои деньги—475 пиастров (около 4 фунтов стерлингов), которые им дали родители в надежде, что, быть может, хотя бы их дети не будут расстреляны.
Затем мы поехали в город, чтобы получить разрешение взять с собой этих детей. Нам сказали, что власти сейчас находятся на совещании и решают судьбу только что прибывшего конвоя. Тем не менее сестре Б. удалось поговорить с одним знакомым ей человеком, который разрешил ей взять детей с собой и посоветовал дать им фальшивые имена в паспорте. Этого нам было достаточно, и, возвратившись в госпиталь, мы в тот же вечер переехали с нашим багажом, детьми и всем, что у нас было, в гостиницу в Ерзнка. Санитары-турки в госпитале хорошо отнеслись к нам. «Вы сделали доброе дело, взяв этих детей»,— говорили они.
В гостинице на 8 человек мы смогли получить только одну маленькую комнату. Ночью раздался ужасный стук в нашу дверь. Кто-то спросил, здесь ли живут две немки. Затем все опять стихло к величайшей радости маленьких обитателей нашей комнаты. Первым вопросом детей было, согласимся ли "мы с тем, чтобы их сделали магометанами. Является ли наш крест (красный крест сестры) таким же, как и их крест? После этого они успокоились. Мы оставили их в комнате, а сами пошли выпить чай в кафе гостиницы. Мы заметили, что несколько выписавшихся из нашего госпиталя больных, которые всегда старались показать свое расположение к нам, вели себя так, будто не узнают нас. Хозяин гостиницы начал разглагольствовать. «В Константинополе,— говорил он, — принято решение о том, что эти женщины и дети должны умереть». Вошел также турецкий ходжа из нашего госпиталя и, между прочим, сказал нам: «Если бог не имеет жалости к ним, почему же вы должны их жалеть? Армяне совершили зверства в Ване. Это произошло потому, что у них плохая религия. Мусульмане не должны были следовать их примеру, им надлежит осуществить резню с наибольшей гуманностью». Мы
[ стр. 307 ]
каждый раз отвечали, что им следовало бы выявить преступников и совершить правосудие над ними, а уничтожение женщин и детей всегда было и останется преступлением.
Затем мы отправились к мутесаррифу, с которым раньше мы не могли добиться свидания. Этот человек был воплощением дьявола, его поведение соответствовало его внешности. Он заорал на нас: «Не дело женщин совать свой нос в политику, нужно уважать правительство». Мы ответили ему, что действовали бы точно таким же образом, если жертвами были мусульмане, и что политика не имеет никакого отношения к нашим поступкам. В ответ он сказал, что нас выгнали из госпиталя и что мы встретим такое же отношение с его стороны, ибо он не потерпит нашего пребывания здесь и, конечно, не разрешит нам поехать в Харберд за нашими пожитками, а отправит прямо в Себастию. Самое худшее заключалось в том, что он запретил взять с собой детей и сразу же послал жандарма забрать их из нашей комнаты.
Возвращаясь домой, мы действительно встретили детей, но их торопили, и они прошли мимо нас так быстро, что мы были лишены возможности даже возвратить им их деньги. Тогда мы попросили доктора Линденберга проследить, чтобы эти деньги были вручены детям, но для того, чтобы узнать, где они находятся, он должен был обратиться к турецкому офицеру. В момент нашего отъезда, когда нам сказали, что они убиты, а мы не имели уже возможности производить дальнейшие поиски, вышеупомянутый Риза-бей пришел к нам и попросил эти деньги якобы для того, чтобы вернуть их детям. Мы решили потратить их на освобождение других армян.
В Ерзнка теперь на нас смотрели с подозрением. Нам не разрешили остановиться в гостинице и поместили в доме, покинутом армянами. Вся эта обширная часть города казалась мертвой. Люди появлялись здесь только для того, чтобы грабить дома; в некоторые из них уже были вселены семьи перемещенных мусульман. У нас была крыша над головой, но никто не приносил нам пищи. Тем не менее, мы ухитрились послать записку доктору А., который любезно разрешил нам вернуться в госпиталь. На следующий день мутесарриф прислал безрессорный багажный экипаж, в котором мы должны были совершить семидневное путешествие в Себастию. Мы
[ стр. 308 ]
дали ему понять, что не поедем в этом экипаже, и после того, как к ним обратился доктор А., они прислали пассажирский экипаж и пригрозили, что арестуют нас, если мы сразу же не уедем. Это было в понедельник, 21 июня, и нам хотелось подождать австрийцев, которые должны были прибыть во вторник утром, чтобы совершить переезд в их компании. Но доктор А. заявил, что он не сможет больше защитить нас, и нам пришлось уехать. Доктор Линденберг был настолько любезен, что проводил нас до Рифахии.* В первый день путешествия мы видели пять трупов: один из них—труп женщины, на ней была одежда; другие трупы были без одежды, а один — обезглавлен. Как нам рассказал сопровождавший нас жандарм, по одной с нами дороге ехали два турецких офицера, которые в действительности были армянами. Они сохраняли свое инкогнито и проявляли большую сдержанность по отношению к нам, но в то же время всячески старались не потерять нас из вида. На четвертый день они не появились. Когда мы начали расспрашивать о них, нам дали понять, что чем меньше мы будем интересоваться ими, тем это лучше будет для нас. Мы сделали остановку вблизи от греческого селения. Около дороги стоял человек свирепого вида. Он заговорил с нами и сказал, что расположился здесь, чтобы убивать проходящих армян и что он уже убил 250 человек. Он заявил, что армяне заслужили это, т. к. все они анархисты — не либералы или социалисты, — а анархисты. Он сказал жандармам, что получил по телефону приказ убить наших двух компаньонов по путешествию: эти два человека и их кучер-армянин должны погибнуть здесь. Мы не могли удержаться от спора с убийцей, но когда он отошел от нас, наш кучер-грек предупредил: «Не говорите ни слова, гели вы...»,— и он жестом показал, как прицеливаются при стрельбе. Действительно, уже прошла молва, что мы армянки, а этого было достаточно, чтобы счесть нас приговоренными к смерти.
Однажды мы встретили партию высланных, которые, распрощавшись со своими процветающими селениями, шли в сторону Камах-Богаза. Мы долгое время простояли на обочине дороги, пока они проходили мимо нас. Ни одна из нас никогда не забудет этой сцены: неболь-
__________________________
* Партии высланных не шли по этой дороге.
__________________________
[ стр. 309 ]
шое число пожилых мужчин, очень много женщин — энергичные фигуры с выразительными чертами лица, толпа хорошеньких детей, некоторые из них белокурые и голубоглазые. Одна маленькая девочка улыбалась всему незнакомому, что встречала в пути, но на других лицах можно было увидеть предчувствие смерти. Не было слышно никакого шума; все было тихо, и они проходили мимо в строгом порядке; дети в основном ехали на телегах, запряженных волами; по мере того как они проходили, некоторые из них приветствовали нас. Одна старая женщина была вынуждена слезть со своего осла — она не могла больше сидеть в седле. Была ли она убита тут же? Наши сердца охватил ледяной холод.
Сопровождающий нас жандарм рассказал, что он эскортировал партию в 3000 женщин и детей в Мама-хатун, недалеко от Эрзрума) и Камах-Богаз. «Все погибли, все мертвы»,— сказал он. Мы спросили его: «Зачем их обрекли на такие ужасные мучения? Почему их не убили в их селениях?» Он ответил: «То, что делается сейчас, — это наилучший способ. Их следовало заставить испытать страдания, и, кроме того, все эти трупы не оставили бы места для нас, мусульман. Они издавали бы зловоние!».
Мы провели ночь в Эндересе, откуда один день езды до Шапин-Карахисара. Как обычно, для ночлега нам предоставили покинутый армянами дом. На стене карандашом было написано по-турецки: «Наше убежище теперь в горах, нам больше не нужна крыша, прикрывающая нас; мы уже осушили горькую чашу смерти, мы больше не нуждаемся в судьях».
Большие подвалы дома все еще были заняты женщинами и детьми. Жандармы сказали нам, что их погонят в изгнание завтра утром, но они об этом еще не знают; они не знают, что случилось с мужчинами из этого дома. Они были беззащитны, но еще не испытали отчаяния,
Не успела я уснуть, как была разбужена выстрелами, раздавшимися в непосредственной близости от нас.
Выстрелы быстро следовали один за другим, и я отчетливо услышала слова команды. Я сразу поняла, что случилось, и даже испытывала чувство облегчения при мысли, что эти несчастные находятся теперь вне пределов досягаемости человеческой жестокости.
На следующее утро люди рассказывали нам, что было убито 10 армян — это были выстрелы, которые я
[ стр. 310 ]
слышала — и что местные жители-турки пустились в погоню за убежавшими. Мы действительно видели их верхом с винтовками в руках. В стороне от дороги два вооруженных человека, стоя под деревом, делили одежду убитого армянина. Мы прошли мимо места, покрытого запекшейся кровью, хотя трупы уже были убраны. Это были те 250 солдат, которые строили дорогу и о которых рассказывал нам жандарм.
В другой раз мы встретили большое число тружеников, которым до сих пор разрешалось мирно работать. Они были разделены на 3 партии: мусульман, греков и армян. Среди последних было несколько офицеров. Наш юный Хасан воскликнул: «Их всех ведут на убой». Мы продолжали свой путь по дороге, ведущей на холм. Вскоре наш кучер хлыстом указал на долину, и у обочины дороги мы увидели партию армян. Их было около 400 человек, выстроенных по одному на краю обрыва. Мы знали, что затем произойдет.
За два дня до приезда в Себастию мы опять видели такую же картину. Штыки солдат блестели на солнце. Стоявшие в стороне 10 жандармов расстреливали армян, а другие приканчивали жертвы ножами и камнями. На этот раз 10 армянам удалось бежать. С одним из них позднее мы встретились в миссии госпиталя в Себастии. Он рассказал нам, что там было убито около 100 армян. Наш рассказчик сам получил ужасную рану в затылок и упал без сознания. Затем он пришел в себя и добрался за два дня до Себастии.
В 12 часах езды от Себастии мы остановились на ночь в правительственном здании. Целыми часами жандарм, сидя перед нашей дверью, беспрерывно и монотонно твердил: «Ermenileri hep Kesdiler» («Все армяне убиты»). В соседней комнате жандармы разговаривали по телефону. Мы поняли, что они инструктировали кого-то о том, как следует арестовывать армян. Они говорили главным образом о каком-то Оганесе, которого никак не могут поймать.
Однажды мы провели ночь в армянском доме, где женщины только узнали о том, что мужчины из их семей приговорены к смерти. Было ужасно слушать их душераздирающие крики. Наша попытка поговорить с ними оказалась бесполезной. «Не может ли ваш император помочь нам?» — кричали они. Жандарм увидел выражение отчаяния на наших лицах и сказал: «Их крики тре-
[ стр. 311 ]
вожат вас; я запрещу им плакать». Однако нам удалось успокоить его. Он испытывал особенное удовольствие, когда указывал на ужасные картины, встречавшиеся нам, и говорил молодому Хасану: «Сначала мы перебьем всех армян, затем греков и курдов». Он, конечно, с большим наслаждением добавил бы: «А затем и иностранцев». Наш кучер-грек оказался жертвой его еще более ужасной шутки: «Посмотри туда в ров, там лежат и греки».
Наконец мы достигли Себастии. Нам пришлось ждать около часа у правительственного здания, пока изучали наши документы. Затем нам разрешили пойти к американцам. Здесь также все были в тревоге и печали.
Из Себастии мы уехали 1 июля и приехали в Кесарию 4-го июля. Когда в иезуитской школе мы сдали свой багаж, нам разрешили поехать в Талас, но как только мы решили двинуться из Кесарии в путь, нам это запретили и вернули обратно в иезуитскую школу, поставив у наших дверей жандарма. Однако американским миссионерам удалось добиться нашего освобождения.
Затем мы вернулись в Талас, где пережили несколько тревожных дней, т. к. здесь, как и в Кесарии, было много арестов. Бедные армяне никогда не знали, что им принесет завтрашнее утро; а вскоре пришло ужасное известие, предписывающее всем армянам покинуть Себастию. О том, что произошло там и в селениях прилегающих районов, расскажет американская миссия.
Когда мы поняли, что нас намерены задержать, чтобы помешать нам присоединиться к австрийцам для дальнейшего следования, мы телеграфировали в германское посольство и таким путем получили разрешение на отъезд... (прим. 29)
The Treatment of Armenians in the Ottoman Empire
1915-1916.
London, 1910. p. 245 254.
171. Из показаний персов и турок о резне эрзрумских армян в июне 1915 г.
Перевод с армянского
1. Перс Мешали Гаджи Ибрагим рассказал следующее:
«В мае 1915 г. губернатор Тахсин-бей призвал к се-
[ стр. 312 ]
бе четебаши Амрванли Эюб-оглы Гадыра и, показав ему приказ, полученный из Константинополя, сказал: «Здешних армян я поручаю тебе, доведешь их невредимыми до Кемаха, там на них нападут курды и другие. Ты для вида покажешь, что хочешь их защищать, применишь даже раз-другой оружие против нападающих, но, в конце концов, покажешь, что не можешь справиться с ними, оставишь и вернешься». Немного подумав, Гадыр сказал: «Ты мне приказываешь связанных по рукам и ногам овец и ягнят отвести на бойню; это — жестокость мне не подобающая; я солдат, пошли меня против врага, пусть либо он сразит меня пулей, и я храбро паду, либо я его поражу и спасу свою страну, а марать свои руки в крови невинных я никогда не соглашусь». Губернатор очень настаивал на том, чтобы он исполнил приказ, но великодушный Гадыр наотрез отказался. Тогда губернатор призвал Мирза-бека Вераншехерли и сделал ему вышеприведенное предложение. Этот тоже утверждал, что нет нужды убивать. Уже в такие условия, сказал он, ставите вы армян, что сами они по дороге помрут, и Месопотамия такая жаркая страна, что они не выдержат, погибнут. Но губернатор настоял на своем, и Мирза принял предложение. Мирза полностью выполнил взятое на себя жестокое обязательство. Через четыре месяца он вернулся в Эрзерум с 360 тысячами лир; 90 тысяч он отдал Тахсину, 90 тысяч — корпусному командиру Махмуду Камилю, 90 тысяч — дефтердару, а остальное — мехердару, Сейфулле и сообщникам. Однако при дележе этой добычи между ними возник спор, и губернатор арестовал Мирзу. А Мирза пригрозил сделать такие разоблачения, что мир удивится; тогда его отпустили на свободу». Эюб-оглы Гадыр н Мирза Вераншехерли лично рассказали эту историю персу Мешади Гаджи Ибрагиму.
2. Погонщик верблюдов перс Кербалай Али-Мемед рассказал следующее: «Я перевозил боеприпасы из Эрзинджана в Эрзерум. Однажды в июне 1915 г., когда я подъехал к Хотурскому мосту, перед глазами моими предстало потрясающее зрелище. Несметное количество человеческих трупов заполнило 12 пролетов большого моста, запрудив реку так, что она изменила течение и бежала мимо моста. Ужасно было смотреть; я долго стоял со своим караваном, пока эти трупы проплыли, и я смог пройти через мост. Но
[ стр. 313 ]
от моста до Джиниса вся дорога была завалена трупами стариков, женщин и детей, которые уже разложились, вздулись и смердили. Такое ужасное стояло зловоние, что пройти нельзя было по дороге; мои два погонщика верблюдов от этого зловония заболели и умерли, а я вынужден был переменить свою дорогу. Это были жертвы и следы неслыханного и ужасного злодеяния. И все это были трупы армян, несчастных армян».
3. Алафтар Ибрагим-эфенди рассказал следующее: «О выселении армян из Константинополя был получен весьма жесткий и срочный приказ следующего содержания: вырезать без пощады всех мужчин от 14 до 65-летнего возраста, детей, стариков и женщин не трогать, а оставить и обратить в магометанство».
ЦГИА Арм, ССР, ф. 57, oп. 1, д, 632, л. 17—18.
172. Из заявления немца—очевидца резни армян в Муше
Перевод с английского
В конце октября [1914 г.], когда для турок началась война, турецкие чиновники начали отбирать у армян все, в чем турки нуждались для ведения войны. Их имущество, их деньги — все было конфисковано. Позднее каждый турок мог войти в армянский магазин и взять то, в чем он нуждался или что хотел бы иметь. По всей вероятности, только десятая часть этого действительно была нужна для ведения войны, остальное было просто грабежом. Потребовалось доставить на фронт, к кавказской границе, продовольствие и т. п. Для этой цели правительство направило в трехнедельное путешествие из Муша к русской границе около 300 стариков-армян, среди которых было много инвалидов, а также детей не старше двенадцати лет. Так как у армян было разграблено все, что они когда-либо имели, эти бедные люди умирали по дороге от голода и холода. Одежды у них не было совсем, ее отбирали в пути. Если из этих 300 армян возвращалось 30 или 40 человек, то это считалось чудом; остальные либо избивались до смерти, либо умирали по указанным выше причинам.
Зима в Муше была очень холодная; для взимания высоких налогов присылались жандармы, но так как
[ стр. 314 ]
армяне уже отдали туркам все, что имели, то они были не в состоянии платить эти огромные налоги, a за это их избивали до смерти. Армяне никогда не прибегали к самозащите за исключением тех случаев, когда жандармы плохо обращались с их женами и детьми. И целые деревни сжигались дотла лишь потому, что несколько армян попыталось защищать свои семьи.
Примерно к середине апреля до нас дошел слух о больших беспорядках в Ване. Мы слышали рассказы об этом как от турок, так и от армян, и так как эти рассказы во всех отношениях совпадали, было ясно, что в них есть немалая доля правды. Рассказывали, что правительство Оттоманской империи издало приказы о том, чтобы все армяне сдали свое оружие, но армяне отказались выполнять их, заявив, что оружие может пригодиться им в случае необходимости. Это послужило поводом для настоящей резни. Были сожжены все села, населенные армянами. Турки хвастались, что теперь они отделались от всех армян. Я сам слышал, как чиновники упивались мыслью о том, что с армянами покончено.
Так прошла зима. Каждый день приносил ужасы, настолько потрясающие, что их невозможно описать. Затем мы услышали о резне, которая началась в Битлисе. В Муше гак же все было подготовлено для резни, когда русские вступили в Лиз, находящийся примерно в 14—16 часах езды от Муша. Это отвлекло внимание турок, и временно резня была отложена. Но как только русские оставили Лиз, все районы, населенные армянами, подверглись грабежам и опустошению.
Это было в мае. В начале июня мы узнали, что все армянское население Битлиса уничтожено.
В то же время мы получили сообщение, что американский миссионер д-р Напп был ранен в армянском доме и отправлен турецким правительством в Диарбекир, где в первую же ночь своего пребывания умер. Правительство пыталось объяснить его смерть тем, что он якобы объелся. Этому, конечно, никто не поверил.
Когда в Битлисе были перебиты все и больше никого не осталось, внимание турок переключилось на Муш. Убийства совершались и раньше, но тогда они не были массовыми; теперь же начали убивать людей без какой-либо причины и избивали их до смерти просто ради удовольствия.
В самом Муше, в этом большом городе, было 25 000
[ стр. 315 ]
армян; по соседству имелось 300 селений. Во всех этих местах теперь не встретишь ни одного мужчины-армянина, лишь кое-где попадаются женщины.
В первых числах июля из Константинополя через Харберд прибыло 20 000 солдат с полным снаряжением и 11 пушками, которые осадили Муш. В действительности Муш был осажден еще с середины июня. В это время мутесарриф отдал приказ, предписывающий нам покинуть город и отправиться в Харберд. Мы умоляли его разрешить нам остаться, так как на нашем попечении находились все сироты и больные, но он был неумолим и угрожал удалить нас силой, если мы не подчинимся. Однако поскольку мы себя плохо чувствовали, нам позволили остаться в Муше. Я получил разрешение взять с собой армян из приюта для сирот в случае, если мы покинем Муш, но когда мы попросили обеспечить их безопасность, единственным ответом было; «Вы можете их взять с собой, но в пути головы армян могут быть и будут отрезаны».
10 июля Муш подвергся бомбардировке в течение нескольких часов под тем предлогом, что некоторые армяне якобы пытались бежать. Я пошел к мутесаррифу и попросил его пощадить наши здания, но он ответил: «Поделом вам, раз вы остались, вместо того, чтобы уехать, как было приказано. Пушки находятся здесь для того, чтобы покончить с Мушем. Ищите убежище у турок». Это было, конечно, невозможно, потому что мы не могли отказаться от своих обязанностей. На следующий день был обнародован новый приказ об изгнании армян и была дана трехдневная отсрочка для подготовки к отъезду. Им было приказано зарегистрироваться перед отъездом в правительственном здании. Их семьи могли оставаться, но собственность и деньги подлежали конфискации. Армяне не могли уехать, т. к. у них не было денег на переезд, и поэтому они предпочитали умереть в своих домах, чем, расставшись с семьей, умирать медленной смертью в дороге.
Как уже сказано, армянам была дана трехдневная отсрочка, но не прошло и двух часов, как солдаты стали врываться в дома, арестовывать их обитателей и отправлять в тюрьму. Начали стрелять пушки, и люди по существу были лишены возможности зарегистрироваться в правительственном здании. Мы укрылись в подвале из опасения, что загорится наш приют. Нельзя было
[ стр. 316 ]
спокойно слушать душераздирающие крики взрослых п детей, заживо горевших в своих домах Солдаты испытывали величайшее наслаждение, слушая их. Когда кто-либо из находившихся на улице людей падал мертвым от артиллерийского снаряда, солдаты только смеялись над этим.
Оставшиеся в живых были отправлены в Урфу (кроме больных, женщин и детей, никто не остался в живых). Я пошел к мутесаррифу и просил его пощадить, по крайней мере, детей, но напрасно. Он ответил, что дети армян должны погибнуть вместе со своей нацией. Все наши люди были забраны из госпиталя и приюта; они оставили нам трех женщин из прислуги. Муш был сожжен дотла при таких ужасных обстоятельствах. Каждый офицер хвастался числом лично им убитых, считая это своим вкладом в дело избавления Турции от армянской нации.
Мы уехали в Харберд, который стал кладбищем армян; со всех сторон их привозили сюда хоронить. Они лежали здесь, а собаки и грифы пожирали их тела. В Харберде и Мезре людям пришлось испытать ужасные пытки. У них были выдернуты брови, отрезаны груди, вырваны ногти, палачи отрубили им ступни или же вбивали гвозди в ступни, как это делают при подковке лошадей. Все это совершалось ночью, чтобы люди не могли слышать их криков и видеть их агонии; солдаты, располагаясь вокруг тюрьмы, били в барабаны и свистели. Нет необходимости говорить о том, что многие умерли от этих пыток. Солдаты кричали умирающим: «Пусть теперь ваш бог поможет вам».
Одного старого священника подвергли жестокой пытке, чтобы заставить его признаться. В отчаянии он кричал: «Мы революционеры», надеясь что после этого признания пытки прекратятся и его оставят в покое. Но тогда солдаты стали кричать: «Вот чего мы добивались. Мы слышали это из его собственных уст». После этого они перестали выбирать жертвы, как они делали до сих пор, а подвергли пыткам всех армян без разбора.
В начале июля 2000 солдат-армян получили приказ выехать в Алеппо для строительства дорог. Услышав это, население Харберда пришло в ужас, и в городе началась паника. Вали послал за немецким миссионером г-ном Эхеманном и просил его успокоить людей, убеждая, что этим солдатам не грозит никакая опасность.
[ стр. 317 ]
Г-н Эхеманн поверил словам вали и успокоил народ. Но вскоре после их отъезда стало известно, что все они были убиты и сброшены в пропасть. Только некоторым из них удалось бежать, и мы узнали об этом событии от них. Было бесполезно обращаться к вали с протестом. Американский консул в Харберде несколько раз обращался к нему с протестом, но вали не посчитался с ним и пригрозил ему самым оскорбительным образом Спустя несколько дней 2000 других солдат-армян были отправлены в Диарбекир. Чтобы у них не было сил бежать в пути, их заставили голодать...
Распоряжения об освобождении от высылки армян-протестантов и католиков поступали лишь после того, как они уже были высланы. Правительство хотело принудить немногих оставшихся в живых армян принять магометанскую веру. Несколько человек пошли на это, чтобы спасти своих жен и детей от ужасных страданий, свидетелями которых они были. Люди умоляли нас поехать в Константинополь и добиться какого-либо обеспечения безопасности для них. По дороге в Константинополь мы встречали только старых женщин. Не было видно ни одной молодой женщины или девушки.
Уже в ноябре 1914 г. мы узнали о подготовке резни. Мутесарриф Муша, являвшийся личным другом Энвера-паши, совершенно открыто заявил, что турки предпримут избиение армян при первом удобном случае и что они уничтожат всю эту нацию. Они намеревались сначала перерезать армян и только потом воевать с русскими. Примерно в начале апреля Экран-бей в присутствии майора Ланге и нескольких других высокопоставленных должностных лиц, включая американского и немецкого консулов, совершенно открыто заявил, что правительство намерено истребить всю армянскую нацию. Все эти подробности ясно показывают, что резня армян готовилась преднамеренно.
В нескольких селениях бедные женщины, беззащитные и слабые, приходили к нам, умоляя о милостыне и защите. Нам было запрещено давать им что-либо или брать их с собой, фактически нам было запрещено делать что бы то ни было для них, и они умирали на наших глазах... (прим. 30).
The Treatment of Armenians In the Ottoman Empire
1915-1916.
London. 1916. p. 88-91.
[ стр. 317 ]
173. Из путевых заметок немца - очевидца событий в Киликии
Перевод с французского
С 28 июля по 20 августа 1915 года я совершил поездку в Мараш...
6 августа армянская деревня Фындыджак, расположенная недалеко от Мараша, была полностью разрушена, и все ее жители (3 тыс. человек) вырезаны. За последние три месяца погонщики мулов перегнали большое число армян к Евфрату. Они видели своими глазами трупы в Евфрате и были свидетелями продажи женщин и девушек, а также насилий, совершаемых над ними.
В одной американской школе в Мараше я видел более ста искалеченных самым невероятным образом женщин и детей (без рук, без ног) и среди них детей 1—2 лет.
14 августа 34 армянина были расстреляны в Мараше, в их числе двое детей 12-ти лет 15 августа расстреляли 24-х и позднее повесили 14 армян. Расстрелянные были тяжелой цепью скованы за шеи друг с другом и брошены в яму. В присутствии мусульманского населения их казнили за американским колледжем. Я видел, каким истязаниям варварское население подвергало тела, еще бившиеся в предсмертных судорогах: их дергали за руки, за ноги и, чтобы позабавить толпу мусульман, полицейские и жандармы стреляли из револьверов по неописуемо изуродованным трупам. Затем толпа ринулась к немецкому госпиталю с криками: «Jachasin Аlmania» («Да здравствует Германия»). Мусульмане без конца повторяли, что именно Германия повинна в том, что они так обращаются с армянами.
По дороге из города к нашей ферме я увидел около домов на куче мусора человеческую голову, которая служила мишенью для турецких детей! Даже во время моего пребывания в Мараше штатские ежедневно убивали армян, трупы которых валялись весь день в сточных канавах или где попало.
В Мараше Кадин-паша говорил мне: «Мне известно, что по приказу властей в районе, где располагается 4-й армейский корпус, все мужское население истреблено».
[ стр. 319 ]
20 августа 1915 года в 6 ч. вечера населению Мараша стало известно, что, согласно приказу вали Аданы, все мужское население старше 15-ти лет, т. е. всего 5600 человек, в субботу, до полудня, должно собраться за стенами города, готовое к отправлению. Каждый, кто останется после полудня в городе, будет без всяких формальностей казнен. Все знали, что означает приказ властей, и нам пришлось пережить часы страшной паники. В последнее мгновение благодаря вмешательству весьма гуманного губернатора города Мараша приказ был изменен, и мужчинам разрешили уйти с семьями. 28 августа вали призвал духовенство и заверял его, что армяне переселяться не будут. Несчастным потом пришлось отправиться в путь неподготовленными.
В деревне Бёверен, около Албистана, все армянское население численностью в 82 человека было убито; лишь одному 12-летнему ребенку, кинувшемуся в воду, удалось спастись.
По соседству с Зейтуном жители одной из деревень, где свирепствовала эпидемия оспы, были насильно выселены. Больных оспой, в большинстве ослепших от гнойничков, поместили в Мараше в караван-сарай, где находились люди, высланные из других районов.
В Мараше я видел колонну из 200 человек. Почти все они были слепые. Женщина шестидесяти лет вела за руку свою парализованную дочь. Все шли пешком. После часа ходьбы один мужчина упал у моста Эркенес; его ограбили и убили. Спустя 4 дня его труп был еще в канаве.
Вчера вечером я посетил своего знакомого. У него гостила женщина с ребенком, высланная из Себастии; только эти двое остались в живых из семьи в двадцать шесть человек, изгнанной из Себастии 3 месяца тому назад; они прибыли сюда совсем недавно.
В Айнтабе я видел приказ, изданный губернатором, согласно которому мусульманам запрещалось продавать что бы то ни было высланным армянам, проходящим через город. Тот же губернатор предпринимал различные меры для нападения на колонны высланных. Две колонны были начисто ограблены.
2800 армян, высланных из Гюруна (в 12-ти часах пути от Мараша) в ущелье Инкузекдаг, были полностью ограблены, Во время этого нападения около 200 человек было убито, 70 тяжелораненых оставлены на месте, а
[ стр. 320 ]
более 50 раненых уведены с колонной. Я встретил эту колонну из 2500 человек, она осталась в Карабёюке. Эти люди находились в неописуемо плачевном состоянии. На расстоянии одного часа ходьбы от Карабёюка двое упали на дороге: один из них имел две, а другой — семь сабельных ран. Немного дальше упали две обессилевшие женщины, еще дальше — четыре; среди них 17-летняя девушка с двухдневным ребенком, завернутым в лохмотья. Шестидесятилетний мужчина лежал на дороге с глубокой раной на лице...
Обессиленных оставляли на дороге, по обе стороны которой виднелись трупы. В этой колонне из двух с половиной тысяч человек я насчитал только 30 или 40 мужчин. Мужчины старше 15-ти лет были угнаны раньше женщин и, вероятно, истреблены. Этих несчастных намеренно отправляли по опасным окольным путям; вместо того чтобы дойти до Мараша за 4 дня, они находились в пути около месяца. Шли без скота, без постели, без пищи, получая по одному разу в день тоненький ломтик хлеба, который не мог насытить их; из этой колонны 400 человек протестантов дошло до Алеппо; каждый день умирало по два-три человека.
Нападение в Айран-Пунаре совершилось с согласия каймакама Албистана... Во время этого нападения людей привязывали к деревьям и сжигали. Очевидец мне рассказывал, как в окрестностях Айран-Пунара двое каких-то типов — братья — оспаривали друг у друга добычу. Один говорил другому: «Чтобы получить эти четыре узла, я убил 40 женщин».
Мусульманин по имени Хаджи, с которым я был знаком в течение долгих лет в Мараше, рассказал следующее: «В Нисибине меня заперли с погонщиками мулов в караван-сарае; много молодых женщин было в ту ночь изнасиловано жандармами, сопровождавшими эту колонну, и штатскими...».
Из 18 тысяч армян, высланных из Харберда и Себастии, до Алеппо дошли 350 женщин и детей, а из 19 тысяч, высланных из Эрзрума, — всего 11 человек: один больной ребенок, четыре девушки и шесть женщин. Колонна женщин и девушек за 65 часов прошла пешком вдоль полотна железной дороги путь из Рас ул-Айна до Алеппо, несмотря на то, что все это время поезда, перевозящие войска, возвращались пустые. Путешественники-мусульмане, ехавшие по этой дороге, рассказыва-
[ стр. 321 ]
ют, что этот путь непроходим из-за многочисленных трупов, которые там лежат и своим зловонием отравляют воздух. Из высланных, оставшихся в Алеппо, 100—200 человек умерли после трудной дороги. Когда женщины и дети, изголодавшиеся и исхудавшие настолько, что стали походить на скелеты, приходили в Алеппо, они набрасывались на пищу, как звери. Но у многих из них нарушены функции внутренних органов: проглотив один-два куска, они отбрасывают ложку в сторону...
Органы власти не только не заботятся об этих несчастных людях, но и позволяют отбирать то, что осталось у них. В Рас ул-Айн прибыла колонна высланных армян, состоящая из 200 женщин и девушек, совершенно голых; у них отобрали все, вплоть до обуви и рубах, и в течение четырех дней они шли нагими под жгучими лучами солнца (40° в тени), подвергаясь насмешкам и издевательствам сопровождавших их солдат. М... говорил, что он видел колонну высланных состоящую из 400 женщин и детей в таком именно состоянии. Если несчастные взывали к чувству милосердия чиновников, им отвечали: «Нам категорически приказано именно так обращаться с вами».
Вначале в Алеппо покойников несли на кладбище в гробах, изготовляемых на средства армянской церкви. Носильщики, выполнявшие эту обязанность, получали по два пиастра за каждого покойника. Когда они уже не смогли справиться с этим, женщины стали сами носить своих покойников на кладбище; маленьких детей на руках, детей постарше—уложив на мешок, который четыре женщины несли, держа каждая за один угол. Я видел покойников, которых отправляли на кладбище на спине у осла. Один из моих знакомых видел труп, привязанный к палке, которую несли двое мужчин. Другой знакомый видел запряженную быками повозку, полную покойников, направлявшуюся на кладбище. Двухколесная повозка не могла проехать через узкие двери кладбища. Возчик опрокинул свою повозку и опорожнил ее; затем он потащил покойников за руки и ноги к яме. Иногда пять-шесть повозок едва успевали отвозить трупы на кладбище. Однажды в воскресный день я увидел в одном караван-сарае 30 трупов на дворике шириной в 20 и длиной в 40 метров, а в этот день было уже захоронено около 20 трупов. Эти 30 трупов оставались там до вечера. Моя жена велела похоронить их, дав каждо-
[ стр. 322 ]
му из трех носильщиков по одному меджидие (около четырех франков сорока сантимов). Трупы так сильно разложились, что кожа одного из них прилипла к руке носильщика. Среди покойников под жгучим солнцем лежали и умирающие; их было около 1000 человек. Это было ужасающее зрелище, подобного которому я не видел раньше, даже летом в Мараше, где мне пришлось быть очевидцем казни 24 армян... Умершего уносили, и его место тотчас же занимал другой. Случалось, что на кладбище уносили вместе с покойниками людей, подававших еще признаки жизни; таких укладывали в сторону до тех пор, пока не убеждались, что смерть завершила свое дело. К одной девушке очень скоро вернулось сознание, и ее понесли обратно в город, а мужчина, похороненный накануне, сидел наутро живой на своей могиле. В Тель-Абиаде М... видел открытые ямы с 20— 30 трупами; когда они заполнялись, их засыпали всего несколькими лопатами земли. М... мне говорил, что запах разложения там так силен, что невозможно оставаться поблизости, высланные же должны были расположиться именно там. Из 35 сирот, помещенных в одной комнате, 30, лишенные всякого ухода, скончались в течение одной недели. М... рассказывал, что, возвращаясь из своей поездки, он видел трупы на всем протяжении дороги.
В воскресенье 12 августа 1915 года я был по делам на Дамасском вокзале в Алеппо, и мне привелось увидеть, как тысячи женщин и детей погружались в вагоны для перевозки скота...
13 сентября 1915 года стало известно о депеше командующего 4-й армией Джемаль-паши следующего содержания: «Все фотографические снимки с колонн высланных армян, сделанные инженерами и другими служащими компании, строящей Багдадскую железную дорогу, должны быть сданы в течение 48 часов военному комиссариату Багдадской железной дороги в Алеппо. Не выполнившие этот приказ будут отвечать перед военным трибуналом» (прим. 31).
Я видел иногда женщин и детей, ищущих в кучах нечистот объедки, которые они немедленно съедали. Я видел детей, грызущих кости...
Между Марашем и Айнтабом мусульманское население одной деревни хотело дать воды и хлеба колонне
[ стр. 323 ]
высланных, состоящей из 100 семейств, но солдаты, сопровождавшие колонну, воспротивились этому...
М. Л., который месяц назад говорил при мне об этих «негодных армянах», сказал буквально следующее: «Я не принадлежу к числу людей, которых можно легко взволновать, но после того, что я видел в Рас ул-Айне, я не могу удержать слезы. Я считал, что в наше время не могут иметь место подобные зверства, подобное насилие, позорящее все человечество...».
В то время как я пишу эти строки, моя жена вернулась вся в слезах с прогулки по городу и рассказала, что встретила колонну высланных армян численностью свыше 800 человек, босых, в изорванной одежде, едва передвигающихся, несущих на своих плечах маленьких детей и то немногое, что у них осталось из вещей.
Из Бесне было изгнано все население (1800 человек), в большинстве женщины и дети: они якобы должны были переселиться в Урфу. У Гёксу, притока Евфрата, их заставили раздеться; потом всех убили, а тела бросили в реку. Еще недавно можно было видеть, как по Евфрату плывут трупы; в один день—170, в другой раз—50—60. Во время одной из своих поездок инженер А. заметил 40 трупов. Тела, застрявшие у берега, пожирались псами; в реке на песчаных отмелях они становились добычей грифов.
800 армян, о которых упоминалось выше, шли из окрестностей Мараша. Им было сказано, что они переселяются в Айнтаб и что им следует заластить продовольствием на два дня. Когда они приближались к Айнтабу, им сказали: «Мы ошиблись, надо идти в Нисибин». Органы власти не заготовили для них продовольствия и лишали возможности его закупить. В Нисибине им было сказано: «Мы опять ошиблись, надо идти в Мамбидж», а там снова: «Произошла ошибка, надо идти в Баб» и т. д. Так они брели 17 дней, оставленные на произвол сопровождающих их солдат. За это время они не получили никакого продовольствия от властен и меняли на хлеб то немногое, что у них было. У одной женщины отняли силой ее старшую дочь. В отчаянии она бросилась с двумя другими детьми в Евфрат...
В Биреджике тюрьмы заполняются в течение дня, а за ночь они пустеют. Село Тель-Армен с 3000 жителей внезапно подверглось нападению; жителей вырезали, живых вместе с мертвыми бросили а колодцы, а в других
[ стр. 324 ]
селах—сожгли. Майор фон Микуш был свидетелем этого истребления. Один командир немецкого эскадрона видел между Диарбекиром и Урфой по обе стороны дороги трупы с перерезанным горлом. М. С. тоже видел по пути множество трупов детей.
5 октября 1915 года М... вернулся из Нусс-Телла и рассказал следующее:
«Между Тель-Абиадом и Культепе я увидел в стороне от дороги в шести разных местах мертвых нагих женщин, недалеко—мертвую нагую женщину с изуродованными ногами, еще одну мертвую женщину в одежде, дальше—двух мертвых детей, еще дальше мертвую девушку, немного постарше, рядом с нею—мертвого ребенка и, наконец, мертвую женщину с кляпом во рту,— всего 18 трупов. Женщины, за исключением одной, были совсем нагие и многие из них, судя по выражению их лиц, являлись жертвами насилия. Все мертвые дети были в одежде».
Между Культепе и Хараб-Нассом М.. увидел у телеграфного столба умирающего ребенка, дальше—шесть трупов совершенно голых женщин и детей.
В Тель-Абиаде после отправления колонны высланных у дороги осталось 17 мертвых и умирающих. Служащие железной дороги велели позднее похоронить эти 17 трупов. Уже много дней подряд в этот район приводят колонны высланных армян.
Заявление М... совпадает с тем, что мне говорил председатель Комиссии по высылке, когда я ему подал ходатайство о 4-х армянских детях: «Вы не понимаете, какую цель мы себе ставим. Мы хотим уничтожить само название «армянин». Как немцы не хотят, чтобы существовал кто-нибудь, кроме немцев, так и мы, турки, хотим, чтобы были одни только турки» (прим. 32).
Quelques documents sur le sort des Arméniens en
1915. Fascicule III,
Genéve 1916. p. 162 - 163.
174. Из сообщения учителя немецкой школы в Алеппо доктора Мартина Нипаге
Перевод с французского
В сентябре 1915 года, вернувшись после трехмесячного отпуска из Бейрута в Алеппо, я с ужасом узнал, что начался новый период армянских избиений, гораздо
[ стр. 325 ]
более страшных, чем во времена Абдул-Гамида, имевших целью полное истребление армянского народа,— народа умного, трудолюбивого, жаждущего прогресса.
Сначала я отказывался верить этому. Мне рассказали, что в различных частях Алеппо встречаются толпы людей, ослабевших от голода, — жалкие остатки тех, которые были известны как «караваны высланных» Чтобы скрыть уничтожение армянской нации под маской политики, стали утверждать, якобы военные соображения вынудили изгнать армян из родных мест, где они обитали 2500 лет, и выслать их в Аравийскую пустыню; эти меры оправдывались также тем, что некоторые армяне обвинялись в шпионаже.
Я навел справки относительно этих фактов и, получив разностороннюю информацию, пришел к заключению, что выдвинутые против армян обвинения касаются отдельных случаев маловажного значения, которые служат лишь поводом для уничтожения десятков тысяч невинных людей из-за одного виновного, совершения жесточайших действий против женщин и детей и для обречения высланных на голод, с целью их тотального истребления.
Чтобы укрепить свое мнение, составленное на основе полученной информации, я посетил все районы города, где находились те, кто остался из высланных армян. В разваливающихся караван-сараях я обнаружил груды разложившихся тел и среди них еще живые существа, находящиеся в состоянии агонии. В других местах я нашел массу больных и голодных людей, на которых никто не обращал внимания. Вокруг нашей школы было четыре таких караван-сарая, где обитало 700—800 голодающих. Преподаватели и учащиеся — все мы вынуждены были каждый день проходить мимо этих караван-сараев. Через их открытые окна были видны жалкие, истощенные создания в лохмотьях. Дети нашей школы каждый день проходили вдоль тропинок, проборонованных двухколесными арбами, запряженными волами, которые увозили свой груз—8—10 окостеневших тел, без гробов или какого-либо покрова, со свисающими руками и ногами.
В течение нескольких дней, будучи очевидцем подобных сцен, я счел своим долгом написать нижеследующий рапорт:
«Наше положение преподавателей немецкой реаль-
[ стр. 326 ]
ной школы в Алеппо обязывает нас сообщить следующие сведения.
Мы считаем своим долгом заявить, что работа нашей школы будет лишена всякой моральной основы и не сможет вызвать уважение со стороны жителей этого города, если германское правительство не изыщет возможности положить конец жестокостям, которые испытывают на себе жены и дети убитых армян. В то время как караваны высланных в момент отправления из Армении насчитывали по две—три тысячи мужчин, женщин и детей, к прибытию на юг они сокращались до 200—300 человек. Мужчины были убиты в пути, женщины и молодые девушки— за исключением пожилых или некрасивых женщин и малолетних детей—были похищены турецкими солдатами и офицерами или исчезли в турецких и курдских деревнях, где их принудили принять ислам. Остальные скошены голодом и жаждой. Даже во время их прохождения мимо рек им не разрешалось пить. Единственной пищей этих людей является горсть муки, которую ссыпают им в руки, и они проглатывают ее тут же только для того, чтобы отсрочить свою смерть. Напротив нашей школы, в одном из караван-сараев находятся остатки одного из этих караванов высланных—около четырехсот изможденных существ, среди которых сотня детей 5—7-летнего возраста. Большинство их болеет тифом или дизентерией. Когда входишь во двор, тебе кажется, что это сумасшедший дом. Когда им приносят еду, то видно, что они разучились есть. Желудок их, уменьшенный многомесячным голоданием, не принимает больше пищи. Когда им дают хлеб, они с безразличием швыряют его в сторону; они спокойно ждут своей смерти.
Как можем мы, учителя, читать нашим ученикам немецкие сказки, изучать в Библии историю доброго самаритянина, проходить склонения и спряжения, если рядом с ними их соотечественники умирают с голоду? Наша работа является оскорблением морали, отрицанием всех человеческих чувств. Что станет с этими несчастными, женщинами и детьми, которых тысячами гонят через город и его окрестности в пустыню? Их гонят с одного места на другое до тех пор, пока от тысяч остаются сотни, сотни превращаются в небольшие группы, а этих последних преследуют все время, пока не исчезнут все до единого. Ну так что же? Цель путешествия
[ стр. 327 ]
достигнута, вот «новые местожительства, предназначенные для армян»—так выражаются газеты.
«Таалим эль алман» («это наставление немцев»),— говорит простой турок тем, которые хотят узнать, кто является подстрекателем этих злодеяний. Более просвещенные турки признают, что если даже немецкий народ осуждает жестокости, германское правительство, из уважения к своим союзникам-туркам, не предпринимает ничего, чтобы воспрепятствовать этому.
Даже мусульмане—турки и арабы, которые чувствительны по своей натуре, качают головой и не в состоянии удерживать слезы, видя как проходят через город караваны высланных, конвоируемые турецкими солдатами, которые жестоко избивают беременных женщин, умирающих, тех, которые не в силах больше двигаться. Сами турки не убедились еще в том, что именно правительство предписало эти жестокости, и всю ответственность взваливают на немцев, рассматривая их как людей, руководящих политикой Турции в период войны. В мечетях муллы говорят о том, что приказ об истреблении армян и жестокости в отношении их исходят не от Порты, а от немецких офицеров...
Гораздо более ужасные факты, чем те, которые мы изложили, содержатся в многочисленных официальных отчетах немецких консульств Александретты, Алеппо и Мосула, переданных в посольство. По мнению консулов, за прошедшие месяцы был истреблен один миллион армян, половина которых—женщины и дети, и все они либо убиты, либо умерли от голода...
Один из этих господ [имеются в виду Талаат и Энвер] сказал репортеру: «Конечно, мы наказываем также многих невинных людей. Но надо ведь защититься от тех, которые могли бы стать виновными».
Таковы аргументы, которыми турецкие государственные деятели оправдывают массовое истребление женщин и детей.
Один немецкий католический служитель утверждает, что Энвер-паша говорил посланцу папы в Константинополе, монсеньору Дольчи, что он не остановится до тех пор, пока хоть один-единственный армянин останется в живых.
Целью депортации является поголовное уничтожение всего армянского народа. Это намерение отчетливо явствует из того факта, что правительство систематически
[ стр. 328 ]
противодействует тем миссионерам, сестрам милосердия и другим европейцам, находящимся в стране, которые пытаются оказать помощь армянам. Один швейцарский инженер был предан военному суду за распределение хлеба среди каравана высланных армян... (прим. 33).
Quelques documents sur le sort des Arméniens en
1915.
Fascicule III. Genéve, 1916, p. 147-148, 157-161
175. Воззвание общественных и научных деятелей Швейцарии
Перевод с французского
Женева, [сентябрь-октябрь] 1915 г.
В то время как война, поглощая все силы великих народов Европы, приковывает к себе внимание мира, Турция стала ареной событий, сопровождающихся зверствами, перед которыми бледнеют злодеяния, совершаемые ныне в других местах или совершенные ранее в этой стране.
Речь идет о систематическом истреблении всего армянского народа с твердым намерением установить в турецкой империи исключительное владычество ислама.
Сотни тысяч армян вырезаны или же подверглись массовой высылке из своих городов и сел. Перевезенные в пустыни Месопотамии и в другие края, они гибнут в нужде и нищете. Очень многие, особенно женщины и дети, вынуждены принять магометанство. Эти факты установлены показаниями беспристрастных очевидцев, в силу своего характера и положения заслуживающих полного доверия.
Мы, нижеподписавшиеся, обращаясь к швейцарскому правительству с призывом оказать материальную помощь оставшейся части несчастного армянского народа, хотим привлечь внимание всего мира к этим фактам и призываем общественное мнение всех стран принять соответствующие меры, чтобы со стороны тех, кто мог бы оказать влияние на Константинополь, была немедленно осуществлена защита уцелевших армян.
[Следуют 100 подписей]
АВПР. Политархив, д. 3492, л. 15.
Содержание Tитульный
лист и т.д. Предисловие
[1-5] [6-11]
[12-16] [17-24]
[25-28] [29-33]
[34-42] [43-47]
[48-53]
[54-57] [58-65]
[66-74] [75-89]
[90-98] [99-102]
[103-117] [118-121]
[122-137] [138-147]
[148-158] [159-168]
[169-175] [176-181] [182-188]
[189-192] [193-203]
[204-231] [232-249]
[250-258] [259-267]
Примечания Библиография
Указатель Документы
и материалы
Summary Содержание
(как в книге)