ГЕНОЦИД АРМЯН. Ответственность Турции и обязательства мирового сообщества, том 2, часть 2

Барсегов Ю.Г.

Комментарий к Сборнику документов профессора Ю.Г. Барсегова

---

        

---

15. Консультативное заключение Международного суда
16. О юридической природе Конвенции как результате кодификации обычных норм международного права
17. Новое название старого преступления
18. Об объекте преступления
19. О составе преступления
20. Субъективный элемент намерения в определении геноцида
21. Признание руководителями Турции намерения совершить геноцид армян
22. О мотивах геноцида (правовая и политическая оценка)
23. Субъекты преступления геноцида
24. Виды и содержание ответственности субъектов преступления геноцида

[стр. 97]

15. Консультативное заключение Международного суда

Особую ценность для понимания существовавшей правовой ситуации имеет известное консультативное заключение Международного суда ООН от 28 мая 1951 г. по вопросу об оговорках к Конвенции о предупреждении преступления геноцида и наказании за него. В этом заключении Суд ясно и недвусмысленно отметил, что «принципы, на которых основана Конвенция, признаются цивилизованными странами в качестве обязательных и даже без какого-либо договорного закрепления»¹.

Из заключения Международного суда ООН следует, что геноцид представляет собой такое преступление, предотвращение, пресечение и наказание за которое составляли и составляют обязанность любого из государств мира независимо от его участия или неучастия в Конвенции и независимо от того, были ли акты геноцида совершены до или после ее принятия и вступления в силу.

Если признается правомерность и юридическая обоснованность применения действовавших уже до вступления в силу Конвенции норм международного права к оценке действий фашистской Германии в отношении евреев, то столь же очевидно и бесспорно применение этих же норм международного права к оценке идентичных по содержанию действий турецкого государства в отношении армян. Это подтверждается не только логическим умозаключением по аналогии, в силу полного сходства правовой ситуации, но и конкретным международно-правовым инструментарием, прямо и непосредственно относящимся к геноциду армян².

Отрицание принципа человечности как императивной нормы международного права — это, видимо, и есть тот «вклад», который турецкая доктрина международного права вносит в прогрессивное развитие международного права.

16. О юридической природе Конвенции как результате кодификации обычных норм международного права

Не умаляя значения Конвенции, тем не менее следует отметить, что ее нормативное содержание по сравнению с прежним состоянием изменилось не на много. Принятие Конвенции представляло скорее кодификацию, чем прогрессивное развитие.

Состав преступления геноцида прописан в Конвенции более четко, но смоделирован он на основе геноцида армян. Ответственность наступает за совершение каждого из действий, предусмотренных составом преступления, но первым и основным из них является физическое уничтожение (убийство) членов группы как таковой. Это не что иное, как прежняя банальная резня, которую устраивали турки.

Поэтому можно с полным основанием утверждать, что физическое уничтожение армянской нации в Турции как первый широкомасштабный геноцид XX в. стал непосредственной реальной основой для появления и утверждения этого термина и для определения состава самого преступления.

_____________
¹ Док. № 15.
² См. Комментарий к Разделу IV.

[стр. 98]

Об этом прямо, не оставляя места для каких-либо сомнений, говорит сам д-р Лемкин в своей биографии: «В 1915 г. немцы оккупировали В[аршаву] и весь район. Я использовал это время для изучения истории. Я следил, не уничтожаются ли национальные, религиозные или расовые группы. Правда пришла только после войны¹. В Турции более 1 200 000 армян были преданы смерти только по одной причине, что они были христиане»².

По признанию Лемкина, он был потрясен полным отсутствием правосудия, полной безнаказанностью этого преступления: «После окончания войны около 150 турецких военных преступников были арестованы и заключены британским правительством в тюрьму на острове Мальта. Армяне послали свою делегацию на Мирную конференцию в Версале. Они требовали справедливости. Затем однажды делегация прочла в газетах, что все турецкие военные преступники освобождены из тюрьмы. Я был потрясен. Убит целый народ, а виновные в этом оказались на свободе. Почему человека наказывают за убийство другого человека? Почему убийство миллиона является меньшим преступлением, чем убийство одного человека?»

Лемкин прямо и недвусмысленно пишет, что именно геноцид армян побудил его посвятить свою жизнь борьбе с преступлением геноцида. Снова обратимся к автобиографии: «Я все больше и больше отождествлял себя со страданиями жертв, число которых росло по мере того, как я продолжал изучать историю. Я понял, что память не только призвана регистрировать события прошлого, но и стимулировать совесть человека. Вскоре последовали современные примеры геноцида, такие, как резня армян в 1915 г. Мне стало ясно, что многообразие наций, религиозных групп и рас имеет важное значение для цивилизации, ибо каждая из этих групп призвана выполнить свою миссию и внести свой вклад в развитие культуры. Я решил стать юристом и добиться запрещения геноцида и его предотвращения посредством объединения усилий стран».

Более того, в связи с выработкой и принятием Конвенции о предупреждении преступления геноцида и наказании за него Лемкин поставил перед собой прямую цель — добиться, чтобы Турция ратифицировала ее в числе первых, хотя и сознавал, с какими трудностями он столкнется: «У меня в голове возник смелый план. Подумал о том, чтобы добиться ратификации Турцией [Конвенции о предупреждении преступления геноцида и наказании за него] в числе первых двадцати стран. Это было бы искуплением вины за геноцид армян. Но как можно было бы добиться этого? <...> Турки гордятся своей республиканской формой правления и прогрессивными концепциями, которые помогли им заменить власть Оттоманской империи. Конвенция о геноциде должна быть увязана с социальным и международным прогрессом. Я знаю, однако, что в ходе обсуждения обе стороны должны будут избегать разговоров об одном, хотя это постоянно будет в их мыслях: армяне!»³

_____________
¹ Германия, как известно, была союзницей Турции в войне, и германские оккупационные власти осуществляли жесточайшую цензуру в отношении событий в Армении. Официальные документы германского правительства были опубликованы только после окончания войны. — Ю.Б.
² Lemkin R. Totally Unofficial. The Autobiography [не опубликовано]. См.: Yahreas H. The World's Most Horrible Crime//Colliers. 1951. Vol. 127. 3 March. P. 2, 12, 32; см. также док. № 595.
³ Док. № 595.

[стр. 99]

Хотя в годы Второй мировой войны Лемкин вместе с другими польскими евреями сам стал жертвой геноцида и потерял 49 членов своей семьи, события эти не затмили в его сознании ужасы геноцида армян¹. Вводя в оборот термин «геноцид», Лемкин имел в виду и геноцид армян турками в Оттоманской империи, и геноцид славянского населения и евреев в оккупированных странах Европы.

Вполне закономерно, что уже в самые первые годы появления термина «геноцид» в доктрине международного права и еще до того, как он был воспринят в Конвенции о предупреждении преступления геноцида и наказании за него, в специальной литературе была отмечена правомерность его применения к факту физического уничтожения армянского народа турецким государством. В статье «Начало геноцида», впервые опубликованной на идиш и позднее, в 1948 г., переведенной на английский язык, Дж. Гуттман пишет, что корни этого преступления восходят к геноциду армян:

«Специальный научный термин "геноцид" был изобретен для того, чтобы характеризовать организованную попытку уничтожения целой этнической группы. Кто-то мог подумать, что в новое время такого преступления еще не было, но это неправильно. Нацисты организовали массовое убийство в неслыханном масштабе с беспрецедентной "научной" жестокостью, но уже до этого в наш "просвещенный" век имела место грандиозная попытка уничтожить целую нацию. Она имела место если не прямо в Европе, то у самых ее ворот, а ее жертвами были не члены "диких племен", а цивилизованный христианский народ. Если методы убийства, в сравнении с "научной" эффективностью нацистов, кажутся довольно примитивными (газовые камеры в то время еще не были известны), мы тем не менее видим там все элементы, которые позднее были "усовершенствованы" нацистами: был хорошо подготовленный план действий; координированные операции всей администрации, направлявшиеся партийной машиной, обладавшей сильной властью; стимулированное правительством подстрекательство толпы к насилию; убийство всех мужчин, которые могли бы оказать сопротивление; разрушение семей, отделение мужчин от женщин, детей от родителей; массовые депортации в условиях, при которых большинство депортированных погибли в пути; ликвидация оставшихся в живых в отдельных районах в концентрационных лагерях или во время "маршей смерти". Некоторые читатели уже, конечно, догадались, что я имею в виду турецкие зверства в отношении армян тридцать лет назад»².

Примечательно, наконец, и то, что все международные акты, введшие термин «геноцид» в оборот, прямо указывали, что это определение применимо и ко всем известным случаям разрушения и уничтожения национальных групп. Так, Генеральная Ассамблея ООН уже в резолюции 96 (1), принятой на 1-й сессии 11 декабря 1946 г., отметив, что «геноцид означает отказ в признании права на

_____________
¹ 26 июля 1950 г. в письме Тельме Стивенс он писал: «Эта Конвенция — вопрос совести и испытание нашего личного отношения к злу. Я знаю, что в июле и августе слишком жарко, чтобы работать, но, не желая быть сентиментальным или прибегать к цветистым фразам, все же скажу: давайте не будем забывать, что жара этого месяца не так тяжела для нас, как жара печей Аушвица и Дахау или убийственная жара пустыни Алеппо, которая испепелила тела сотен тысяч армян-христиан — жертв геноцида 1915 г.». Выдержки опубликованы в материалах слушания в Сенате США: Crime of genocide. Hearing before the Committee on foreign relations, United States Senate, Ninety-Ninth Congress, First Session on the prevention and punishment of the crime of genocide. March 5, 1985. Washington. 1985. P. 203—204.
² Док. № 597.

[стр. 100]

существование целых человеческих групп подобно тому, как человекоубийство означает отказ в признании права на жизнь отдельных человеческих существ» и подтвердив, что «геноцид, с точки зрения международного права, является преступлением, которое осуждается цивилизованным миром, и за совершение которого главные виновники и соучастники подлежат наказанию независимо от того, являются ли они частными лицами, государственными должностными лицами или государственными деятелями, и независимо от того, совершено ли преступление по религиозным, расовым, политическим или каким-либо другим мотивам», прямо и определенно относит к этой категории международных преступлений все предшествовавшие случаи. «Можно указать, — говорится в резолюции, — на многочисленные преступления геноцида, когда полному или частичному уничтожению подверглись расовые, религиозные, политические и прочие группы»¹.

Сама Конвенция о предупреждении преступления геноцида и наказании за него, отмечая в преамбуле, что «на протяжении всей истории геноцид приносил большие потери человечеству», подтверждает правомерность квалификации в качестве геноцида всех действий, подпадающих под описанный ею состав этого преступления. То, что и до ее принятия и вступления в силу геноцид рассматривался как преступление по международному праву со всеми вытекающими из этого последствиями, следует из ясно сформулированных положений этой Конвенции. В ст. I стороны (это касается и Турции) «подтверждают» — а не устанавливают, — что геноцид «является преступлением, которое нарушает нормы международного права и против которого они обязуются принимать меры предупреждения и карать за его совершение»².

И в дипломатической практике, и в научной литературе сегодня термином «геноцид» квалифицируются все случаи геноцида, имевшие место до утверждения этого термина, в том числе и геноцид армян. Достаточно в этой связи сослаться на специальные доклады по вопросу о предупреждении геноцида и наказании за него, подготовленные по заданию Подкомиссии по дискриминации и защите меньшинств Комиссии ООН по правам человека Н. Рухашьянкике (Руанда) в 1973 г.³ и Б. Уайтекером (Великобритания) в 1985 г.⁴

Очевидно, что суть вопроса сводится не столько к самому термину, сколько к его правовому содержанию: с оценкой разрушения национальной группы, физического уничтожения целого народа связана юридическая квалификация этих действий как тягчайшего международного преступления против человечности и против человечества, а неизбежное следствие этого — постановка вопроса об уголовной ответственности физических лиц, совершивших эти наказуемые по международному праву деяния, и, что еще более важно, вопроса о политической и международно-правовой ответственности государства, совершившего геноцид, о восстановлении попранных прав народа, ставшего его жертвой⁵.

_____________
¹ Док. № 9.
² Док. № 13.
³ Док. № 600.
⁴ Док. № 1358.
⁵ Graven J. Les crimes contre l'humanité. — Académie de droit international. La Haye. Recueil des cours. 1950. Vol. 1. P. 478; Glaser S. Introduction a l'étude du droit international pénal. Bruxelles. Etablissement Emile Bruyant, 1954. P. 109. Левин Д.Б. Ответственность государств в современном международном праве. М., 1966.

[стр. 101]

Вопрос о наличии международно-правовой основы ответственности за геноцид до вступления в силу Конвенции и связанный с ним вопрос о юридической природе этой Конвенции как результата кодификации действовавших обычных и договорных норм международного права имеет принципиально важное значение и в отношении наказуемости этого преступления не только до принятия, но и после принятия Конвенции.

Нормы международного права, зафиксированные в Конвенции, являются общепризнанными обычными нормами международного права. О том, что нормы международного права, содержащиеся в Конвенции, обязывают государства, независимо от участия в ней, сегодня мало кто отрицает.

На чем основана обязывающая сила норм этой Конвенции для государств, которые ее не подписали и не ратифицировали? Существует теория, согласно которой число участников позволяет считать ее универсальной в качестве норм обычного права: если оно приближается к универсальности, то это может служить подтверждением, что речь идет об общепризнанных нормах. Это, однако, не соответствует действительности. Многосторонние договоры с большим числом участников автоматически не становятся планетарными, а только приближаются к этому. Государства, которые в них не участвуют, не считают себя связанными. США, например, ратифицировавшие эту Конвенцию под сильным давлением, до этого не считали себя связанными этим международным документом.

Обязательный характер Конвенции подчеркивается скорее ее природой как результата кодификации обычных норм права.

Наличие международно-правовой основы ответственности за геноцид подтверждается не только логическими умозаключениями, но и конкретным документальным материалом.

Для установления универсальной обычной нормы международного права должна быть более широкая правовая основа. Очевидно, что та самая международно-правовая основа ответственности за геноцид, которая существовала до вступления в силу Конвенции, продолжает действовать и в настоящее время для тех государств, которые к Конвенции до сих пор не присоединились.

17. Новое название старого преступления

До введения в оборот термина «геноцид» это преступление определялось как «истребление», как «убийство целого народа», а его составным элементом была резня. Именно так на протяжении многих десятилетий квалифицировались действия турок и Турции в отношении армянского народа.

На первой стадии геноцида армян действия турок квалифицировались как «убийство целого народа». Отмечая «преднамеренное, методическое и настойчивое уничтожение одной человеческой расы — армян», всемирно-известный французский историк Альбер Вандаль еще в 1897 г. определил это как «убийство

_____________________________________________
С. 100—101 и др.; Василенко В.А. Ответственность государств за международные правонарушения. Киев, 1976. С. 171 — 173, 189—191; Курис П.М. Международные правонарушения и ответственность государств. Вильнюс, 1973. С. 131—136; Мазов В.А. Ответственность в международном праве. М., 1979. С. 82—90; Ушаков Н.А. Основания международной ответственности государств. М., 1983. С. 138—144; Менжинский В.И. Перед судом мирового сообщества. — Геноцид. М., 1985. С. 181—183, 188—191.

[стр. 102]

целого народа». Тогда же появился термин Armeniermord¹ — «арменоцид», т.е. истребление армян как таковых.

Определение преступления как «убийство целого народа» полностью соответствует введенному Конвенцией термину «геноцид» (от гр. génos — род, племя и лат. caedo — убиваю).

Определение поведения турок и турецкого государства в отношении армян как «убийства целого народа» содержится в ряде официальных актов государств. Так, премьер-министр и министр иностранных дел Франции А. Бриан в письме сенатору Л. Мартену от 14 октября 1916 г. официально подтвердил, что французское правительство «осудило преступления младотурок и вынесло на суд человеческой совести их чудовищный план уничтожения целого народа, виновного в их глазах в том, что он любил прогресс и цивилизацию»².

Такого рода примеры можно было продолжать до бесконечности, но и приведенных достаточно, чтобы убедиться, что под «убийством целого народа» понималось преступление, которое стало определяться как «геноцид». Сам автор этого термина — д-р Лемкин, отмечая, что турками «убит целый народ», квалифицирует совершенное ими преступление как «современный пример геноцида»³.

18. Об объекте преступления

В качестве одного из новых аргументов, выдвигаемых с целью отрицания геноцида армян, турецкие юристы дают свое толкование положения ст. II Конвенции, которая гласит, что объектом действий, составляющих геноцид, является национальная, этническая, расовая или религиозная группа как таковая. Согласно же турецкому толкованию, политическая деятельность или вооруженная освободительная борьба лишают народ возможности считаться одной из человеческих групп, которые защищены от геноцида в соответствии с Конвенцией. Утверждают, что этнические группы, став (в силу освободительной борьбы) «политическими группами», перестают быть этническими группами в смысле объекта геноцида. Иначе говоря, с ними можно делать все, что определяется как геноцид, но это не должно рассматриваться как геноцид и не должно повлечь за собой ответственность государства, совершившего это преступление.

Сформулировав эту «новацию», турецкие юристы распространяют ее на армянский народ, утверждая, будто действия турецкого государства по отношению к армянам определялись не их принадлежностью к определенной национальной или религиозной группе, а только к «политической группе».

Прежде чем перейти к фактической стороне дела, которая абсолютно не соответствует тому, как это излагается турками, необходимо дать следующее пояснение.

При выработке Конвенции в условиях начавшейся «холодной войны» делались попытки включить в этот перечень и политические группы. Западные дер-

_____________
¹ Был введен Фридрихом Науманом, одним из ярых сторонников протурецкой политики германского кайзера (Vahakn N. Dadrian. The history of the Armenian Genocide. Berghahn Books. Providence-Oxford. 1995. P. 92).
² Док. № 284.
³ Док. № 595.

[стр. 103]

жавы имели в виду уничтожение советской властью дворянства, кулачества и других социальных групп в ходе Гражданской войны в России. Это, конечно, вызвало противодействие СССР и поддерживавших его государств. В тех условиях это предложение не было принято. Тем не менее полпотовцев Кампучии обвинили именно в геноциде, хотя часть одного народа уничтожалась другой его частью по политическим причинам.

Тенденция к включению политической группы в перечень групп, которые могут стать объектом геноцида, сохраняется и в настоящее время. Уголовные кодексы ряда государств дают весьма расширительное толкование определению объектов геноцида. Так, например, ст. 118 УК Польши к принятому перечню добавляет «политические группы и группы с определенным мировоззрением». Ст. 71 УК Латвии включала также «социальную группу, группу людей определенных общих убеждений». Ст. 127 УК Белоруссии добавляет к перечню «группы, определенные на основе любого другого произвольного критерия».

Безотносительно к вопросу о правомерности включения политических групп в число тех, на которые распространялась защита от геноцида по Конвенции, следует указать, что международное право, в том числе и Конвенция, считает преступлением совершение геноцида в отношении национальных, этнических, расовых или религиозных групп по политическим мотивам.

На практике одни национальные, этнические и религиозные группы (порабощенные народы или их части, лишенные своей государственности) разрушались другими (обладавшими государственной властью) в основном по политическим соображениям (таким, например, как предотвращение сепаратизма или присвоение территории). Политические мотивы, почти всегда присутствующие в геноциде, могли дополняться на различных уровнях и другими мотивами, но на государственном уровне были определяющими.

Наличие политических мотивов и целей геноцида не дает и не может дать каких бы то ни было оснований для отождествления разрушаемых национальных и других групп с политической группой и на этом основании служить оправданием совершаемых преступлений.

Что же касается утверждений, будто меры, принятые турецким правительством, были направлены не против армянского народа как такового, а против некой «политической группы», не подпадающей под защиту Конвенции, то они полностью опровергаются бесспорными фактами.

По словам турецкого дипломата и политика Г. Актана, задолго до принятия решения о «передислокации» (новый термин, который стали теперь использовать вместо применявшегося самим же турецким правительством термина «депортация») весь армянский народ как таковой стал «политической группой» в чистом виде (par excellence). Отсюда делается прямой вывод о правомерности любых мер турецкого государства против этой «политической группы»: «Решение о переселении в ходе оборонительной борьбы против политической группы, которая объединилась с врагом, т.е. с русскими оккупантами, и обратилась к оружию и систематическим террористическим действиям, равноценным крупным нарушениям права войны, не является преступлением геноцида. Преступления, если они и были совершены в ходе этой борьбы, также не подходят под определение геноцида». Понимая всю алогичность и неубедительность отнесения целого народа, включая детей, стариков и женщин, к политической группе «в чистом ви-

[стр. 104]

де», Актан утверждает, что «превентивные» меры были приняты не против всего армянского народа, т.е. не против национальной группы как таковой, а против политической группы.

В подтверждение того, что принятые меры касались не армян как таковых, а только «политической группы», ссылаются на какие-то особые отношения турецких властей к армянам — католикам и протестантам. В качестве «доказательств» этого отмечается, что депортации («передислокация») не распространялись на армян-католиков и армян-протестантов, а также на армянское население территорий вне зоны военных действий — в Константинополе и Смирне.

Даже если бы эти утверждения соответствовали действительности, то и тогда они не могли бы служить доказательством того, что объектом принятых преступных мер был не армянский народ как таковой.

Судить об отношении турецких властей к армянам — католикам и протестантам, мягко выражаясь, некорректно. Хотя бы потому, что они составляют незначительную часть армянского населения.

Турецкое правительство вынуждено было как-то считаться с тем, что армяне-католики и армяне-протестанты были под защитой либо Папы Римского, либо своих союзников — Германской и Австро-Венгерской империй, а также нейтральных США. Тем не менее документально подтверждается, что организаторы геноцида не щадили даже армян-католиков и армян-протестантов¹.

Армяне Константинополя не раз подвергались массовой резне до и после событий 1915 г. Достаточно сказать, что в 1896 г. было вырезано 6 тыс. армян. Приступив в 1915 г. к осуществлению заключительного этапа геноцида армян подвидом временных мер, якобы необходимых в условиях начатой с Россией войны, турецкое правительство должно было воздержаться от массовой резни в столице, где были расположены посольства Германии и других союзных государств, а также США и других нейтральных стран.

Хотя турецкое правительство (в частности, Энвер паша и Халил бей) заверяло посла союзной Германии, что «не планируются никакие новые депортации, особенно из Константинополя», на самом деле меры, принятые правительством, коснулись и армянского населения столицы. Вот что сообщается об этом в докладной записке и.о. германского посла Меттерниха Рейхсканцлеру Бетман-Гольвегу от 7 декабря 1915 г.: «Я узнал из очень достоверного источника, что по информации, предоставленной местным начальником полиции, которую я прошу Вас не разглашать, в последнее время из Константинополя было депортировано в Анатолию еще около 4000 армян; от оставшихся 80 000 армян, все еще живущих в Константинополе, будут постепенно освобождаться; 30 000 уже были депортированы в течение лета, а еще 30 000 скрылись»².

Что же касается Смирны (Измира), которая была населена в основном греками, а также армянами, то она, как известно, подверглась погрому и была полностью сожжена уже Кемалистскими войсками «новой» Турции в сентябре 1922 г.³

Хотя вся эта юридическая эквилибристика представляется как толкование Конвенции, ее подлинной целью является обоснование физического уничтожения армянского народа почти на всей территории его исторической родины.

_____________
¹ Док. № 246, 249—251, 254, 271, 278, 630.
² Док. №261.
³ Housepian M. Smyrna 1922. The Destruction of a City. London, 1972.

[стр. 105]

По логике турецких юристов, которая, судя по всему, отражает официальную концепцию государственного руководства современной Турции, меры, которые были применены к армянам, с полным правом могли быть применены ко всем народам, которые встали на путь освободительной борьбы в пределах не только турецкой, но всех других, в том числе и колониальных, империй.

19. О составе преступления

При всем значении этимологического тождества общепринятого определения действий турок в отношении армян как «убийства целого народа» с термином «геноцид», с юридической точки зрения определяющим является состав преступления геноцида. Действия турок и Турции в отношении армян и нацистской Германии в отношении евреев полностью совпадают с составом преступления геноцида, как он определен в Конвенции.

Убийство членов группы, являющееся первым и основным элементом состава преступления геноцида по Конвенции, практиковалось турками и турецким государством в виде массовых убийств — резни, которая была типичным проявлением государственной политики турок в отношении армян и других порабощенных народов.

В перечне состава преступления значится также создание для какой-либо группы таких жизненных условий, которые рассчитаны на ее полное или частичное физическое уничтожение. И в этом турки были хотя и не единственными, но непревзойденными мастерами. Этот метод геноцида превалировал в первой фазе геноцида в виде системы государственного террора, отказа в правосудии, лишения земли, жилища, орудий труда. Однако «шедевром» турецкой политики по созданию условий, ведущих к разрушению группы, была депортация армян. Ее авторами были турки, а не немцы, как принято считать. Турецким опытом депортации воспользовались те, кто помогал геноцидному турецкому государству избежать ответственности — Сталин и Гитлер.

В геноциде армян присутствуют все предусмотренные в Конвенции элементы состава преступления. Полное совпадение действий турок и Турции в арменоциде с составом преступления в определении Конвенции объясняется и тем, что авторы Конвенции приняли «образцовый» геноцид армян в качестве модели.

Уступая своим германским последователям в таких «научных» приемах, как стерилизация с целью предотвращения деторождения в среде группы, турки в полной мере практиковали насильственное изъятие детей порабощенных народов для отуречивания и исламизации. Примеры «насильственной передачи детей из одной человеческой группы в другую» разработчики Конвенции могли почерпнуть только из турецкой практики.

В отличие от германских расистов, не желавших портить чистоту арийской расы еврейской кровью, турки не были расистами. Только благодаря насильственному отуречиванию и исламизации пришельцы-завоеватели из меньшинства превращались в господствующее большинство.

Документы Сборника однозначно подтверждают, что действия, охваченные составом преступления геноцида в определении Конвенции о предупреждении преступления геноцида и наказании за него, рассматривались международным

[стр. 106]

сообществом как преступление против человечности уже тогда, когда совершались арменоцид и холокост.

20. Субъективный элемент намерения в определении геноцида

Другая сфера фальсификации, предпринимаемой Турцией с целью оправдать совершенное преступление геноцида, связана с искажением положений Конвенции и фактической стороны дела, относящихся к субъективным элементам состава преступления, — намерение и мотивы.

От правильного определения места намерения в квалификации геноцида и некоторых других международных преступлений в конечном счете может зависеть не только наказание за совершение таких преступлений, но и их предотвращение.

В уголовном праве состав преступления, т.е. совокупность типичных и существенных его элементов и признаков, служит основанием квалификации по соответствующей норме и возникновения уголовной ответственности. Устанавливая наличие или отсутствие намерения, суд решает: стремился ли субъект преступления к достижению наступившего результата, или же этот результат наступил против его воли, по причине небрежности или случайности.

Правомерно ли механическое перенесение всех этих элементов субъективной стороны обычных уголовных преступлений на преступления геноцида и других преступлений против человечности без учета специфики этой категории преступлений по международному праву — особенностей их объекта и субъекта, их состава, целей и последствий? Имеет ли намерение— элемент психического состояния, относящийся к субъективной стороне преступления, — обязательное значение для решения вопроса об основаниях ответственности и для определения ее пределов в случаях преступлений против человечности и человечества? Какой смысл и значение может иметь «намерение» применительно к геноциду и подобным крупномасштабным преступлениям?

В доктрине международного права всегда высказывались сомнения в возможности механического перенесения элементов состава преступления из одной категории преступлений в другую — из области национального уголовного права в область международного права или в область уголовных преступлений, посягающих на сами устои человеческого общества. Даже те авторы, которые допускают такую возможность, ограничивают ее определенными пределами.

Геноцид — единственное из всех преступлений против человечности и даже из более широкой категории преступлений против мира и безопасности человечества, в определении которого фигурирует элемент «намерения». Этим, очевидно, объясняется то обстоятельство, что почти вся дискуссия по вопросу о намерении в доктрине международного права вращается вокруг определения геноцида, данного в Конвенции.

Для выяснения причин появления элемента намерения в Конвенции о предотвращении преступления геноцида и наказании за него и для должной юридической оценки его значения и содержания в общем контексте этого документа и в целом применительно к составу особой категории преступлений против человечности, было бы целесообразно прибегнуть к методу исторического толкова-

[стр. 107]

ния, обратившись к подготовительным материалам и к обстоятельствам заключения Конвенции.

Начнем с того, что в самом раннем определении этого преступления, данном автором термина «геноцид» д-ром Р. Лемкиным, понятия намерения не было. «Под геноцидом мы понимаем разрушение нации или этнической группы», — писал он еще в 1944 г.1 Одним из первых международных документов, в которых содержится констатация того, что «геноцид, с точки зрения международного права, является преступлением, которое осуждается цивилизованным миром», служит резолюция Генеральной Ассамблеи ООН от 11 декабря 1946 г. Генеральная Ассамблея, излагая существовавшее в международном праве понимание геноцида, прямо исключила из состава преступления мотив и не говорила о намерении как элементе состава этого преступления. В первоначальном проекте Конвенции, подготовленном Секретариатом ООН и представленном Генеральным секретарем Генеральной Ассамблее2, геноцид определялся как «преступный акт, направленный против любой из указанных выше групп людей с целью разрушить полностью или частично или не допустить ее сохранения и развития». Таким образом, ни в самом определении геноцида, ни в определении состава этого преступления элемент «намерения» изначально не фигурировал.

Детерминант с намерением впервые был введен в определение геноцида Подкомитетом ad hoc, который определял геноцид как акты, совершенные с намерением разрушить соответствующие группы. Подготовленный им текст был принят 6-м (юридическим) Комитетом Генеральной Ассамблеи ООН, который выработал окончательный проект Конвенции без передачи в Комиссию международного права.

В ходе дискуссий по проекту Конвенции в 6-м Комитете и на пленарных заседаниях Генеральной Ассамблеи ООН мнения относительно места и значения намерения в составе преступления геноцида резко разошлись, а борьба из сферы права перешла в сферу политики. То, что геноцид отличается от простого человекоубийства как уголовного преступления и от военных преступлений по международному праву именно тем, что его целью и результатом является уничтожение национальной, этнической или религиозной группы как таковой, никто не отрицал. Разница в подходах заключалась в значении, которое придавалось этому субъективному критерию в доказательстве факта разрушения национальной или иной человеческой группы.

Сторонники одного подхода к определению преступления геноцида, отнюдь не исключая того, что геноцид имеет целью и, следовательно, совершается с намерением уничтожить группу как таковую, исходили из того, что соответствующее намерение присутствует и проявляется в объективно констатируемых действиях и фактах, что совершение геноцида без умысла, по небрежности или неосторожности просто невозможно. Обращая внимание на то, что в некоторых случаях лица, совершившие акты геноцида, могли бы утверждать, что они не виновны в геноциде, поскольку у них не было намерения уничтожить полностью или частично какую-либо группу, они добивались такого определения геноцида,

_____________
1 Lemkin R. Axis rule in occupied Europe. Washington, 1944. P. 49.
2 Проект Конвенции вместе с пояснительными замечаниями был разослан государствам—членам ООН как документ Е/477 (Robinson N. The Genocide Convention. Its Origins and Interpretation. A Commentary. New York. Institute of Jewish Affairs. World Jewish Congress. 1960. P. 62—63).

[стр. 108]

при котором ссылки на отсутствие «намерения» не могли бы использоваться для освобождения от ответственности. Считая, что объективная констатация факта уничтожения группы как таковой была бы более эффективным средством доказательства, нежели признание субъективного стремления достичь этого результата, сторонники такого подхода предлагали заменить в определении выражение «совершенные с намерением уничтожить» словами «направленные на физическое уничтожение» групп¹.

Представители другого подхода, соглашаясь с тем, что первичным и настоящим объектом преступного умысла в геноциде является не отдельная личность, а национальная или иная человеческая группа, тем не менее придавали намерению доминирующее значение, утверждая, что геноцид характеризуется прежде всего субъективным намерением уничтожить данную группу как таковую. Ввиду специфики объекта преступления и признавая, что dolus generalis не характеризует в достаточной мере элемент намерения в геноциде, сторонники абсолютизации субъективного элемента намерения в определении геноцида обращались к dolus specialis — намерению особого рода, которое отличается от обычного понятия и заключается именно в воле разрушить полностью или частично расовую, религиозную или национальную группу². Они утверждали, что такое специальное намерение должно рассматриваться как главный элемент в определении состава этого преступления. Их позиция предполагала, что само по себе фактическое уничтожение группы может быть квалифицировано как геноцид и наказуемо только в том случае, если субъективное намерение уничтожить соответствующую группу людей может быть доказано независимо от результатов этого деяния³.

В юридическом и, как оказалось, в политическом плане контроверза с намерением в составе преступления геноцида связана с особенностью объекта этого преступления. Первичным и основным объектом геноцида является народ в целом или другая человеческая группа как таковая. Результат — уничтожение или разрушение народа или другой человеческой группы как таковой — достигается действиями, перечисленными в Конвенции. Наиболее характерные для геноцида и наиболее радикальные для достижения результата действия заключаются в физическом уничтожении народа путем убийств членов этой группы как таковой. Убийства, даже массовые, состоят, если только речь не идет об использовании оружия массового поражения, из отдельных убийств — разновременных или одновременных.

По своему характеру и масштабам эти действия могут осуществляться непосредственно самим государством, действующим через физических лиц, которые состоят у него на службе или являются его агентами (представителями), и народом, т.е. людьми, не имеющими прямого отношения к государству, но действующими под его руководством.

Государство является основным субъектом преступления. Оно несет политическую ответственность за действия правительства, армии, полиции и даже населения. Физические же лица — члены правительства, военнослужащие, поли-

_____________
¹ Док. ООН. А/С.6/233.
² См.: Planzer A. Le crime de génocide. Thèse. F. Schwald Ag., St. Gallen, 1956. P. 92.
³ См.: Drost P.N. The Crime of State II. Genocide. P. 82; Robinson N. The Genocide Convention. Its Origins and Interpretation. Reprinted in: Hearings on the Genocide Convention before a Subcommittee of the Senate Committee on Foreign Relations. 81st Cong., 2d Sess. 487, 498 (1950). P. 49.

[стр. 109]

цейские, граждане — должны нести уголовную ответственность в соответствии со своей долей участия в этом преступлении.

Когда уничтожается целый народ, то сам результат подтверждает присутствие преступного намерения, и проблемы доказательства его наличия для установления политической ответственности государства по международному публичному праву не возникает. Основанием наступления уголовной ответственности физических лиц может служить факт участия в действиях, составляющих геноцид. Бремя доказательства противного должны нести не жертвы преступления, а те, кто его совершает.

Положение осложняется, когда речь идет о частичном разрушении группы. Если при физическом уничтожении всей национальной группы, а тем более целого народа наличие намерения очевидно и доказывать, что действия, приведшие к такому результату, содержали преступный умысел, нет необходимости, то при уничтожении небольшой части, а тем более при убийствах отдельных членов группы наличие намерения не столь очевидно: для доказательства того, что небольшое число отдельных убийств было актом геноцида, необходимо установить, что эти убийства людей действительно совершались в контексте уничтожения национальной группы как таковой. Иначе говоря, нужно было бы доказать, что отдельных членов группы убили потому, что хотели уничтожить всю группу или ее части. Решить этот сложный юридический вопрос разработчикам Конвенции не удалось.

Понять исход процесса выработки Конвенции можно только с учетом политической обстановки, в которой она принималась. Это был период разгоравшейся «холодной войны» двух сверхдержав и формировавшихся вокруг них военно-политических блоков, когда правовые соображения легко приносились в жертву политическим. Вопрос о месте намерения в определении геноцида и соответственно в составе этого преступления стал центральным в столкновении двух концепций геноцида в 6-м Комитете и на самой Генеральной Ассамблее ООН.

США и западный блок, искажая характер преступления, подводили под геноцид «ликвидацию кулачества как класса» и расправу большевиков над белым движением, а СССР и восточноевропейский блок относили к этому преступлению практику индивидуальных расправ над членами определенных национальных групп — негров и индейцев в США — и репрессии колониальных держав в отношении участников национально-освободительных движений.

Советский проект основных положений Конвенции по борьбе с геноцидом от 6 апреля 1948 г., который ввиду своей полноты был единогласно принят Комитетом по разработке международной конвенции по борьбе с геноцидом за основу дальнейшей работы, исходил из того, что в качестве отличительной черты геноцида достаточно принять объективно констатируемые действия, входящие в состав этого преступления, а потому упор должен делаться на возможно более полное их описание. Однако на следующий же день после его представления государства западного военно-политического блока, располагавшие тогда большинством голосов, начали кампанию против советского проекта, включая содержавшееся в нем определение.

_____________
¹ См. Официальные протоколы Генеральной Ассамблеи ООН. 3-я сессия. 6-й Комитет. Заседание 73. С. 92—97.

[стр. 110]

При обсуждении этого вопроса в 6-м Комитете представитель СССР аргументировал необходимость исключения намерения из определения геноцида¹. Представители ряда государств поддержали предложение СССР.

Представитель США выступил категорически против советского предложения на том основании, что намерение составляет существенный элемент определения преступления. Стремясь исключить возможность использования Конвенции советским блоком для обвинения США в геноциде, западное большинство в 6-м Комитете и на Генеральной Ассамблее ООН отказалось принять определение геноцида без включения в него прямого указания на намерение. Предложение СССР было отклонено: тридцать шесть голосовали против, одиннадцать — за и четыре — воздержались².

В сложившейся ситуации принятое определение, как и сама Конвенция в целом, представляли максимум достижимого. Это был определенный шаг в борьбе за искоренение геноцида из жизни человеческого общества и ликвидацию последствий совершенных уже актов геноцида.

Признавая историческое значение Конвенции, многие юристы — представители доктрины и представители практической политики уже тогда выражали опасение, что несовершенство определения создаст помехи ее эффективному применению. На несовершенство Конвенции указывали и сами защитники принятой версии определения геноцида. Сознавая, что принятое определение делает невозможным доказательство факта геноцида и соответственно привлечение к ответственности, они сразу же выступили с толкованиями своей формулы.

Центральными темами толкований оставались два взаимосвязанных вопроса: что понимать под частью и чем доказывается наличие намерения. Вопрос стоял в следующем виде: могут ли человекоубийства, совершавшиеся ввиду принадлежности к национальной группе, квалифицироваться как геноцид, если убийцы имели намерение уничтожить часть национальной группы (например, в определенном районе страны), или для этого необходимо наличие у них намерения уничтожить всю группу (например, весь народ в масштабе всей страны и даже за ее пределами).

Хотя по смыслу ст. II Конвенции составляют преступление геноцида не только акты, совершенные с намерением разрушить всю группу, но и акты, совершенные с намерением уничтожить только часть группы, в США в то время превалировала точка зрения, что независимо от масштабов действий должно быть доказано наличие намерения уничтожить всю группу. Американские авторы, следуя официальной линии США, утверждали, что убийство отдельных лиц относится к другой категории преступлений, что при геноциде речь должна идти об уничтожении значительной части группы, что «цель Конвенции состоит в том, чтобы реагировать на действие, направленное против большого числа людей»³.

Согласно комментарию Н. Робинсона, для квалификации геноцида в соответствии со ст. II Конвенции нет необходимости, чтобы цель заключалась в полном уничтожении всей группы: «геноцид характеризуется не намерением разрушить всю группу, а намерением устранить часть населения по его расовым, религиозным, национальным или этническим признакам. Определение «груп-

_____________
¹ Там же.
² Там же.
³ Robinson N. Op. cit. См. также: Le Blanc J. The Intent to Destroy Groups in the Genocide Convention: the Proposed U.S. Understanding//AJIL. Vol. 78, № 2 (April 1984). P. 372.

[стр. 111]

пы» как объединения лиц, рассматриваемых как целое ввиду их относительной сегрегации от других, оставило бы открытым вопрос: должна ли цель состоять в разрушении группы во всей стране, в ее части, в отдельном городе и т.д.? Добавление слова «частично» однозначно указывает, что геноцид имеет место, когда человекоубийства совершаются со связующей целью, т.е. направлены против лиц со специфическими характеристиками. Поэтому намерение уничтожить множество лиц одной и той же группы должно быть классифицировано как геноцид, даже если эти лица составляют только часть группы в стране, в регионе или в одной общине, но при условии, что число убитых значительно, так как Конвенция направлена на предотвращение действий против большого числа людей, а не отдельных личностей, даже если окажется, что они обладают одинаковыми характеристиками. Наличие такого намерения будет устанавливать суд в каждом отдельном случае»¹.

Комментируя Конвенцию, другой американский автор констатировал, что число жертв «практически может иметь значение необходимого доказательства наличия намерения»².

Более показательна и значима реакция официальных органов власти. Свое отношение к ключевой фразе («с намерением уничтожить, полностью или частично») США вновь подтвердили в 1950 г., когда Подкомиссия сенатской комиссии по внешней политике провела слушания в ответ на просьбу Президента Г. Трумэна высказаться относительно ратификации принятой в 1948 г. Конвенции.

В том же 1950 г. помощник заместителя государственного секретаря Д. Раск от имени администрации Президента Г. Трумэна заявил, что наряду с уничтожением всей группы геноцидом должно считаться и частичное уничтожение группы при наличии у преступников намерения уничтожить всю группу³. Согласно «пониманию», предложенному Комиссией Сената по иностранным делам, правительство США трактует слова «с намерением уничтожить, полностью или частично, какую-либо национальную, этническую, расовую или религиозную группу как таковую» в ст. 11 как означающие намерение уничтожить национальную, этническую, расовую или религиозную группу путем совершения предусмотренных в ст. II действий таким образом, что этим затрагивается значительная часть группы⁴.

В докладе и.о. государственного секретаря Дж. Вебба, представленном Президенту, рассматривались как геноцид любые действия, указанные в ст. II, «если они сопровождаются намерением уничтожить полностью или частично национальную, этническую, расовую или религиозную группу»⁵.

Итог борьбы между теми, кто относил этот субъективный элемент состава преступления ко всей группе, и теми, кто считал достаточным наличие намерения уничтожить только ее часть, выразился в некоем паллиативе: «основополагающим для обвинения в геноциде должно быть намерение разрушить всю груп-

_____________
¹ Robinson N. The Genocide Convention. Its Origins and Interpretation. Reprinted in: Hearings on the Genocide Convention before a Subcommittee of the Senate Committee on Foreign Relations. 81st Cong., 2d Sess. (1950).
² «...maу be of evidentiary value with respect to proving the necessary intent» (Bunyan B. Comment. Part I: Substantive Scope of the Convention. — 16 // Harward International Law Journal. 1975. R 686, 692).
³ Hearings on the Genocide Convention before a Subcommittee of the Senate Committee on Foreign Relations. 18 st Cong., 2d Sess. (1950) (at 12).
⁴ Exec. Rep. № 23, 94th Cong., 2d Sess., 6, 18 (1976).
⁵ Ibid, (at 4).

[стр. 112]

пу, ввиду того, что она составляет определенную национальную, этническую, расовую или религиозную общность таким образом, что этим затрагивается значительная часть группы»¹.

Против искажения смысла Конвенции выступил, в частности, и Р. Лемкин. Его выступление не опубликовали. Чтобы успокоить американских сенаторов, Лемкин дал такое толкование: «уничтожение части должно быть значительным... с тем, чтобы затронуть всю группу»².

Порок Конвенции заключается в том, что она, обусловливая преступный характер действий наличием намерения уничтожить национальную группу или ее часть, не выделяет случаи, когда масштабы убийств (уничтожение целого народа или значительной его части) невозможны без наличия намерения, от тех случаев, когда речь идет об убийствах отдельных членов группы или очень небольшой ее части, которые можно было бы квалифицировать как акты геноцида только при наличии намерения разрушить группу или часть группы как таковой. Конвенция не проводит различия между действиями правительства и в более широком контексте, — государства, направленными на уничтожение национальной группы как таковой, и отдельными убийствами и другими действиями, ведущими к уничтожению таких групп.

Критики указывали, что в результате гипертрофирования субъективного элемента данное в Конвенции определение геноцида «является особенно несовершенным». «Следовало дать объективное определение геноцида, а не строить его на поисках намерения...» — писал Н. Джэйкоб. Он констатировал, что «Конвенция о геноциде не достигла своей цели, поскольку в ней не содержится объективного осуждения покушений против жизни групп людей, и она никогда не сможет приобрести хотя бы малейшего авторитета и достигнуть хотя бы малейшей эффективности»³. Оценка слишком категоричная и суровая, но, к сожалению, во многом подтверждаемая последовавшей практикой. При очевидном факте эскалации геноцида никто не в состоянии привести хотя бы один случай признания намерения государством, совершившим геноцид. Опасения, высказывавшиеся противниками внесения элемента «намерения» в определение геноцида, сбылись в полной мере: организаторы геноцида действительно стали защищаться от правосудия при помощи этого элемента.

Если изучение подготовительного материала свидетельствует о наличии оппозиции против включения «намерения» как субъективного элемента, способного лишить Конвенцию эффективности, то практика применения, а точнее — неприменения Конвенции подтверждает, что установление зависимости квалификации преступления геноцида от его субъективной оценки самим автором преступления в сочетании с алогичной для данного преступления территориальной юрисдикцией существенно ослабило, если не сказать — подорвало эффективность Конвенции и вызвало необходимость ее усовершенствования.

Неудивительно поэтому, что вопрос о намерении в составе преступления геноцида стал обретать все большую актуальность в плане совершенствования и повышения эффективности Конвенции о предупреждении преступления гено-

_____________
¹ Exec. Rep. № 23, 94th Cong., 2d Sess., 6 (1976).
² Executive Sessions of the Senate Committee on Foreign Relations, at 37; AJIL. Vol. 78. № 2. P. 378.
³ Jacob N. A propos de la définition juridique du génocide // Etudes Internationales de psichosociologie criminelle, at 16—17 (1969). P. 56.

[стр. 113]

цида и наказании за него. Проблема эта вновь вышла на первый план в рамках Комиссии по правам человека и Подкомиссии по предотвращению дискриминации и защите меньшинств в ходе подготовки и обсуждения специальных исследований по геноциду.

Несмотря на действие силы инерции, проявившейся в подтверждении авторами этих исследований — специальными докладчиками Н. Рухашьянкике (Руанда) и Б. Уайтекером (Великобритания) — тезиса, что наличие намерения уничтожить, а не само уничтожение национальной группы характеризует геноцид как особый вид преступления¹, дискуссии вновь показали, что именно эта искусственная оговорка препятствует эффективному применению Конвенции. Автор второго из названных исследований прямо признал, что «свидетельство о наличии субъективного элемента намерения гораздо сложнее привести в качестве доказательства, чем объективный критерий. Вряд ли, — пишет он, — все преступления режимов, проводящих политику геноцида, будут настолько документально обоснованы, как нацистский».

Выход из положения Уайтекер видел в том, «чтобы суд имел возможность предполагать о существовании такого намерения, основываясь на достаточном свидетельстве»². Иначе говоря, решение вопроса о наличии намерения предоставлялось суду, хотя вопрос создания самого суда еще не был решен. Не было ясности и в том, как относился автор этого исследования к характеру свидетельств, на основе которых должен решаться вопрос: шла ли речь о прямых признаниях организаторами и исполнителями преступления своего субъективного намерения уничтожить национальную группу или же о подтверждении фактов совершения действий, в которых выражается намерение.

Расхождения, имевшиеся в доктрине и в практике по вопросу о значении и месте намерения в составе международных преступлений против человечества, проявились и в работе Комиссии международного права. В своем докладе Генеральной Ассамблее ООН по итогам работы 39-й сессии над Кодексом преступлений против мира и безопасности человечества Комиссия констатировала наличие различных подходов к этой проблеме: «...следует отметить, что в данном вопросе сложились две школы. Согласно одной из них, представители которой участвуют в работе Комиссии, намерение объективно вытекает из массового или систематического характера того или иного преступления, и в случае одновременного присутствия этих элементов следует презюмировать наличие преступного намерения. Например, в том, что касается геноцида или апартеида, не требуется доказывать наличие намерения совершить эти преступления: оно объективно вытекает из самих деяний, и нет необходимости выяснять, присутствовало ли преступное намерение в сознании исполнителя. Наличие намерения презюмируется с того момента, как у деяния обнаруживаются определенные признаки. В этом случае ответственность носит объективный характер. Соглас-

_____________
¹ Комиссия по правам человека. Подкомиссия по предотвращению дискриминации и защите меньшинств. 31-я сессия, пункт 17 предварительной повестки дня. Исследование по вопросу о предупреждении преступления геноцида и наказании за него (E/CN. 4/Sub. 2/416. П. 100. С. 28 и док. E/CN. 4/Sub. 2/1985/6. П. 38 и 39. С. 22).
² Комиссия по правам человека. Подкомиссия по предупреждению дискриминации и защите меньшинств. Обзор дальнейших событий в областях, которыми занимается Подкомиссия. Пересмотренный и обновленный доклад по вопросу о предупреждении преступления геноцида и наказании за него, подготовленный Б. Уайтекером (док. E/CN.4/Sub. 2/1985/6. П. 38 и 39. С. 22).

[стр. 114]

но другой школе, намерение должно не презюмироваться, а устанавливаться во всех случаях. Различия между данными двумя точками зрения относятся скорее к процедуре, чем к существу. Как в том, так и в другом случае преступное намерение является условием квалификации преступления. Различие заключается в том, необходимо или нет доказывать существование намерения»¹.

Для практических целей применения Конвенции в том виде, в каком она принята, необходимо обратиться к систематическому толкованию, под которым понимается анализ нормы договора на основе исследования ее связей с другими его постановлениями, а также с учетом других договоров и иных действующих норм международного права, т.е. в контексте системы целей, принципов, норм, находящихся во взаимосвязи.

Поскольку толкование использованного в Конвенции термина «намерение» в узких рамках национального уголовного права приводит к неясным и двусмысленным выводам и даже к результатам, которые являются явно абсурдными или неразумными, необходимо рассмотреть термин «намерение» в его международно-правовом контексте, в свете объекта и целей Конвенции.

Суть разногласия в вопросе о намерении состоит не в том, что геноцид может быть совершен без намерения, и не в том, что для квалификации некоторого небольшого количества убийств отдельных лиц как геноцида может потребоваться или даже необходимо доказательство наличия намерения уничтожить группу как таковую, а в том, что уничтожить целую национальную, этническую или религиозную группу без намерения, случайно, по небрежности, без знания, без представления о результатах действий, образующих состав преступления, невозможно. Из этого исходил и сам Р. Лемкин, из этого исходила Генеральная Ассамблея ООН, принимая упомянутую выше резолюцию, из этого исходили все те, кто предлагал ограничиться объективно констатируемыми целями и результатами этих действий. Утверждать, что определяющим в составе данного преступления является признание своего намерения разрушить национальную группу, значит лишить состав преступления главного, лишить норму права ее функции, ибо опасность геноцида прежде всего в результатах, а не в самом намерении. Вызывается ли такой подход к намерению необходимостью правильной квалификации, стремлением обеспечить объективность в оценке, обеспечить правосудие? Очевидно, что нет.

Смысл существования — raison d'être умысла как обязательного элемента вины в обычном уголовном праве заключается в возможности альтернативы в виде неосторожности, небрежности, когда действие, которое могло бы квалифицироваться как преступление, совершено без желания совершить его. Но можно ли по небрежности или по неосторожности уничтожить целый народ? Можно ли говорить о небрежности, когда происходит организованное убийство сотен тысяч или миллионов людей — детей, женщин, стариков, когда на дорогах гниют трупы или дымятся трубы крематориев в «цивилизованном» варианте геноцида?

При геноциде речь идет о полном или частичном уничтожении целой человеческой группы: национальной, этнической, расовой или религиозной, т.е. об уничтожении определенной группы — той, чье право на существование отрицается. Хотя тем самым отрицается и право на существование ее членов, основным

_____________
¹ Док. A/CN.4/L 414/Add. I. P. 4.

[стр. 115]

объектом и конечной целью преступления является не отдельная личность, а сама группа. Намерение совершить геноцид, т.е. разрушить национальную, этническую или религиозную группу, проявляется как в том, что убивают только членов данной группы, так и в том, что исключают людей, принадлежащих к другим человеческим группам. Это, конечно, не исключает возможность одновременного совершения геноцида нескольких народов.

При геноциде речь идет не о спонтанных действиях, а о заранее запланированных, организованных, направленных на достижение определенных преступных целей. Несмотря на то что речь идет о крупномасштабных акциях, организуемых государством, руководимых правительством, исполняемых армией, полицией, жандармерией, специальными организациями, нередко в обстановке звериного фанатизма толпы, преступная роль индивидов в совершении геноцида не исчезает.

Возникает вопрос: могут ли иметь место — наряду с умыслом, намерением, целями государства — умысел, намерение, цели физических лиц? Поскольку геноцид состоит из множества целенаправленных систематических действий, совершаемых с участием отдельных лиц в исчисляемых тысячами и миллионами убийствах, они могут иметь и свой — индивидуальный умысел. Так, помимо и наряду с общими целями и политическими мотивами правительства (например, захват территории народа, ставшего объектом геноцида), у индивидуальных субъектов преступления могут возникнуть дополнительные личные мотивы — завладеть жилищем, имуществом, скотом, землей жертв геноцида. И при этом само правительство поощряет индивидов к этому, используя инстинкты. Это часть плана организации и осуществления геноцида. Значит, индивидуальный умысел, цели физических лиц—исполнителей воли государства должны рассматриваться как придаток, как дополнение, но не как субститут общего намерения совершить преступление. В противном случае можно прийти к абсурдному выводу. Так, одно из основных средств геноцида — прямое массовое физическое истребление членов группы — будет представляться как серия изолированных обычных убийств отдельных людей, и геноцид перестанет быть геноцидом.

Опыт геноцида армян в Турции говорит о том, что для государства, организовавшего геноцид, главное даже не в том, чтобы спасти своих «героев», а в том, чтобы сохранить плоды своего преступления, не допустить постановки вопроса об ответственности государства, не позволить сделать единственно возможный вывод, что народ, ставший жертвой геноцида, и его территория должны быть выведены из-под власти государства, совершившего это преступление. Поэтому при неблагоприятном для него исходе политического развития оно может проявить готовность наказать или сделать вид, что наказывает или осуждает действия «экстремистов», представляя эти действия как индивидуальные убийства с тем, чтобы избежать политических и международно-правовых последствий квалификации своих действий как преступления геноцида (в этом был смысл предания организаторов геноцида армян военным судам, организованным в Оттоманской империи в 1919—1920 гг.).

Состав преступления служит основанием для квалификации, т.е. установления соответствия между действиями и признаками или элементами состава преступления, предусмотренного в соответствующих нормах права. При установлении соответствия содеянного индивидами составу преступления геноцида должны полно-

[стр. 116]

стью учитываться все обстоятельства дела, к которым относится не только то, что связано с действиями, составляющими отдельные эпизоды геноцида. Иначе говоря, при определении индивидуальной ответственности отдельного лица должно учитываться место его действий в общем акте геноцида, они должны соотноситься с действиями других лиц, ответственных за данный акт геноцида.

Установление фактов тысяч отдельных убийств, если их рассматривать изолированно, как отдельные эпизоды, без существующей между ними связи, никогда не позволит квалифицировать их как геноцид. Взятые вместе, они позволят выделить общий для всех них элемент — уничтожение членов одной национальной группы.

Имея в виду эту ситуацию, практика нашла выход, введя дополнительный критерий. В качестве одного из элементов, характеризующих геноцид, Международный уголовный суд ввел определение «действия, которые совершаются в контексте явного образа поведения в отношении конкретной национальной, этнической, расовой или религиозной группы и которые сами по себе могут повлечь такое разрушение».

Этот критерий имеет смысл при доказательстве обвинения отдельного лица в совершении геноцида, но он по существу делает ненужным доказательство наличия намерения в случаях, когда (как это было с геноцидом армян) действия, входящие в состав этого преступления, становятся массовыми, продолжительными и систематическими, когда наличие намерения разрушить группу явствует из самого результата.

Подтверждением умысла при геноциде служит само наличие множества организованных и целенаправленных однородных действий. Это признавали уже первые исследователи преступления геноцида. Так, П. Дрост считал, что систематичность и масштабность убийств и других посягательств на членов определенной национальной группы представляют собой «составные качества намерения». Он говорил о «преднамеренности цели» геноцида¹.

Поскольку действия, охватываемые составом преступления геноцида, не могут совершаться без умысла, то наличие намерения должно допускаться с момента начала деяний, обладающих определенными признаками: например, систематических или массовых убийств членов определенной национальной группы. Установления факта совершения действий, предусмотренных составом преступления и вызвавших последствия в виде полного или частичного разрушения национальной, этнической, расовой или религиозной группы, достаточно для их квалификации как геноцида. В этих случаях наступление ответственности носит объективный характер.

В свете изложенного становится очевидной необходимость толкования определения состава преступления в Конвенции о предупреждении преступления геноцида и наказании за него как не требующего доказательства наличия субъективного намерения уничтожить именно данный народ, поскольку оно проявляется и в цели, объективно констатируемой на основе действий, и в самом результате преступления.

Абсолютизация намерения как элемента состава преступления геноцида и его противопоставление объективно констатируемым данным делали бы абсо-

_____________
¹ Drost P.N. The Crime of State II. Genocide. P. 84—85.

[стр. 117]

лютно нереализуемым достижение целей Конвенции, которые заключаются в предупреждении и пресечении этого преступления и в наказании за него, а в более общем плане — в «избавлении человечества от этого отвратительного бедствия». Из этого следует, что текстуальное толкование термина «намерение» в определении геноцида подпадает именно под предусмотренный ст. 31 и 32 Венской конвенции о праве международных договоров случай, когда такой подход приводит к «результатам, которые являются явно абсурдными или неразумными в свете объекта и целей договора»¹. Напротив, если субъективный элемент намерения в определении состава преступления геноцида толковать в соответствии с требованиями ст. 31 той же Венской конвенции, т.е. в «его контексте, а также в свете объекта и целей договора», то мы неизбежно придем к выводу, что в случае геноцида решающим в квалификации должен быть факт разрушения группы.

Анализ международной и национальной судебной практики от Нюрнбергского процесса над главными военными преступниками до суда над Эйхманом в Израиле, Барбье во Франции и сумгаитских головорезов в СССР подтверждает, что, когда речь идет об индивидуальной уголовной ответственности за акты геноцида, невозможно не считаться с тем обстоятельством, что инкриминируемые действия являются составной частью преступления геноцида, совершенного государством. Даже если физические лица действуют не в качестве представителей власти — министров, губернаторов, военнослужащих, полицейских и т.п., а самостоятельно, их деяния являются составной частью преступления геноцида. Участие в массовых действиях, направленных на полное или частичное истребление определенных национальных групп, должно приниматься в качестве доказательства намерения совершить геноцид.

21. Признание руководителями Турции намерения совершить геноцид армян

Намерение турок и турецкого государства разрушить армянскую национальную группу как таковую подтверждается доказательствами трех видов, а именно тем, что:

1) объективно констатируемые действия государства, приведшие к бесспорному результату — полному разрушению армянской национальной группы на 9/10 территории ее исторической родины, не могли не быть целенаправленными и, следовательно, преднамеренными;

2) эти действия в свое время и в должной форме были квалифицированы всем международным сообществом как намеренное «убийство целого народа»;

3) турецкое правительство, руководство правившей партии, организаторы и исполнители этого преступления прямо признавались в том, что их цель и их намерение состояли в разрушении, в физическом уничтожении армянского народа.

Иными словами, правомерность квалификации действий турецкого правительства в отношении армян как геноцида подтверждается не только тем, что этими действиями охватывается весь состав преступления, но и явным наличи-

_____________
¹ I.L.C. Final Draft, Art. 28; Венская конвенция о праве международных договоров. Ст. 31, 32.

[стр. 118]

ем в них субъективного элемента — намерения организаторов и исполнителей достичь преступного результата. Обратимся к бесспорным доказательствам.

После того как основная часть задуманной масштабной операции была выполнена (интеллигенция перебита, мужское население под предлогом мобилизации собрано и перебито, женщины и дети под конвоем депортированы), турецкие власти, уверовавшие в победу германо-австро-турецкой коалиции, уже не считали нужным скрывать свое намерение навсегда избавиться от Армянского вопроса, уничтожив армянский народ как таковой. Имеются документально зафиксированные прямые признания намерений организаторов и исполнителей геноцида армян — ведущих членов турецкого правительства, руководителей правившей младотурецкой партии, высших чинов армии и полиции, губернаторов вилайетов.

Такого рода признания, содержащие оценку результатов собственных преступных действий, имеют особую доказательную силу, но очень редко встречаются в мировой истории геноцида. И в случае с германскими нацистами, и в случае с турецкими организаторами геноцида армян такие признания связаны с военными условиями, когда чувство вседозволенности и полнейшей безнаказанности затмевало чувство реальности и они не опасались возможной в будущем расплаты.

Турецкие лидеры были особенно откровенны с дипломатическими и военными представителями государств, с которыми Турция состояла в тесном военно-политическом союзе, и прежде всего — Германии, которая, по существу, выступала если не как соучастница, то как пособница этого преступления. Сохранились, в частности, секретные донесения посла и консульских представителей Германии, в которых излагаются такого рода признания турок, делавшиеся на разных уровнях. Из множества прямых признаний умысла самими членами турецкого правительства приведем лишь некоторые.

В докладной записке Рейхсканцлеру Бетман-Гольвегу посол Германии в Оттоманской империи Вангенгейм 17 июня 1915 г. сообщил следующее: «Стало ясно, что высылка армян вызывается не только военными соображениями. Министр внутренних дел Талаат бей недавно откровенно заявил об этом доктору Мордтману, который служит сейчас в Императорском Посольстве. Талаат сказал, что "Порта намерена воспользоваться мировой войной, чтобы полностью очиститься от внутренних врагов — местных христиан — и чтобы при этом другие страны своим дипломатическим вмешательством не мешали ей сделать это"»¹.

7 июля 1915 г. посол уже сообщил Рейхсканцлеру: «Сложившееся положение и то, каким образом осуществляется это перемещение, показывают, что правительство в действительности преследует цель полного уничтожения армянской нации в пределах Турецкой империи»².

В протокольной записи о посещении германского посольства министром внутренних дел Талаат 31 августа 1915 г., подготовленной работником посольства Кеппертом, отмечено: «Одновременно Талаат бей заявил, что действия против армян в основном завершены. "Армянского вопроса больше не существует"»³. Об этом заявлении Талаата сообщается также в донесении временно исполняю-

_____________
¹ Док. № 225.
² Док. № 229.
³ Эту фразу Талаат произнес по-французски: «La question arménienne n'existe» (Lepsius J. Deutschland und Armenien. 1914—1918. Berlin—Potsdam, 1919. S. 146).

[стр. 119]

щему обязанности посла Германии в Константинополе Гогенлое-Лангенбурга Рейхсканцлеру 4 сентября 1915г.¹

Посол Австро-Венгерской империи в Турции Й. Паллавичини 7 ноября 1915 г. констатировал, что «министр иностранных дел Халил в своих высказываниях относительно намерений Талаата был очень откровенен и признал, что его коллега по правительству стремится, пока продолжается война, решить Армянский вопрос по своему разумению и поставить державы перед совершившимся фактом»².

30 июня 1916 г. сменивший Вангенгейма в должности посла Германии Меттерних сообщал Рейхсканцлеру Бетман-Гольвегу: «Комитет [правившей младотурецкой партии] требует истребить последние остатки армян»³. А 10 июля 1916 г. докладывал: «Преследование армян в восточных провинциях достигло своей окончательной стадии. Турецкое правительство не отказалось от осуществления своей программы решения Армянского вопроса путем уничтожения армянского народа... Сейчас собираются расчленить и рассеять последние группы армян, которые пережили депортацию»⁴.

Очередной германский посол в Константинополе Бернсторф также свидетельствует об откровенном признании Талаата относительно намерения уничтожить армян: «Когда я продолжал приставать к Талаату с Армянским вопросом, он однажды сказал мне с ухмылкой: "Что ты в конце концов хочешь? Вопрос решен. Нет больше армян"»⁵.

Г. Майер, высокопоставленный германский офицер в отделе здравоохранения германской военной миссии в Турции, занимавший одновременно должность заместителя начальника медицинского департамента военного министерства Турции и заместителя начальника медицинской службы турецкой армии, сообщал 2 марта 1916 г., что решение о депортации связано «с диким намерением турецкого правительства уничтожить эту нацию...», «В коридорах турецкого военного министерства услышал, как люди с циничной ухмылкой рассказывают, будто все эти тысячи (армян) умирали естественной смертью, либо в результате несчастного случая, как записывалось в официальных медицинских документах»⁶.

Особую ценность для установления субъективного элемента состава преступления представляют донесения, в которых сообщается о прямых признаниях руководителей операций на уровне вилайетов. Так, 28 июля 1915 г. консул Шойбнер-Рихтер сообщал, что сторонники эрзерумского вали Тахсин бея «откровенно признаются, что конечной целью их деятельности является полное уничтожение армян в Турции. После войны "у нас в Турции армян больше не будет" — таково дословное высказывание одного авторитетного лица. Поскольку этой цели нельзя достичь при помощи различного рода избиений, здесь надеются, что лишения за время длительного пути до Месопотамии и непривычный климат довершат все. Это "решение" Армянского вопроса кажется идеальным всем сторонникам крайнего направления, к которым принадлежат почти все военные и правительственные чиновники...»⁷.

_____________
¹ Док. № 630.
² Turkei. 463. № 93/Р. В., November 7, 1915.
³ Lepsius J. Deutschland und Armenien. 1914—1918. Berlin—Potsdam, 1919. S. 277.
⁴ Док. №278.
⁵ Bernstorff C.J. von. Memoirs of Bernstoff. New York. 1936. P. 374.
⁶ ВН/Каб MKr, 13841, ad. 27, March 2, 1916.
⁷ Док. № 240.

[стр. 120]

В донесении руководству немецкой военной миссии в Константинополе полковник Станге сообщил из Эрзерума, что «решение о депортации и уничтожении армян было принято Комитетом младотурок в Константинополе; это было организовано им же и осуществлено при помощи войск и различных банд. С этой целью, кроме местной (эрзерумской) администрации — начальника полиции Хулуси бея и главнокомандующего Махмуда Кямиль паши, на местах находились также члены (центрального) комитета Хильми бей, Шакир бей, Сейфулла бей». Станге отметил также, что командующий турецкой армией в Эрзеруме Кямиль паша сказал германскому консулу: «После войны Армянского вопроса больше не будет»¹.

Откровенные до цинизма признания турецкие правители допускали и в переговорах с официальными представителями США, которые, вступив в войну с Германией, тем не менее воздержались от объявления войны Турции. Будучи уверенными, что нейтралитет этой заокеанской державы по отношению к Турции основан на ее политических и материальных интересах на Ближнем Востоке, турки рассчитывали на ее благосклонность к себе.

Посол США в Турции Г. Моргентау, непосредственно общавшийся с членами турецкого правительства, организовавшими арменоцид, свидетельствует, что они, будучи уверены в своем успехе, не считали тогда нужным скрывать или отрицать свое намерение уничтожить окончательно весь народ. В разделе своих мемуаров, озаглавленном «Талаат обосновывает "уничтожение армян"», посол отмечает, что, выполнив основную задачу по уничтожению армян и убедившись, что ничто уже не сможет помешать им реализовать вынесенный ими смертный приговор целой расе, турки в своих разговорах с послом «особенно не пытались скрыть этот факт». Посол США пишет, что сам главный организатор геноцида Талаат откровенно признавал, что целью турок было полное уничтожение армян. Талаат прямо заявлял послу США, что политика депортации и уничтожения армян «является официальной политикой»: «...он [Талаат] сказал, что у меня не должно сложиться мнение, что решение о депортации было принято поспешно; в действительности это было результатом длительного и тщательного обсуждения». «Не стоит так спорить, мы уже ликвидировали три четверти армян. Их уже нет ни в Битлисе, ни в Ване, ни в Эрзеруме, — сказал он послу, — армяне почти все теперь уже умерли»².

Наличие намерения подтверждается и тем, что турецкие руководители представляли уничтожение армян как совершившийся факт уже тогда, когда гибельные депортации продолжались и когда многих армян еще можно было спасти. Так, исходя из того, что «депортированные» армяне все должны были умереть, Талаат просил посла Моргентау содействовать передаче турецкому правительству страховых выплат, которые причитались армянам в американских компаниях.

При всей бесспорности и неоспоримости множества свидетельств, оценок и выводов, содержащихся в иностранных документах различного происхождения, особую ценность для подтверждения намерения представляют турецкие документы. Несмотря на многолетнюю тщательную «чистку», все же сохранились до-

_____________
¹ Lepsius J. Deutschland und Armenien. 1914—1918. P. 142.
² Док. № 368. См. также: Morgenthau H. Memoires de I'Ambassadeur Morgenthau (Vingt-Six Moisen Turquie). Par Henry Morgenthau, Ambassadeur des Etats-Unis à Constantinopole avant et pendant la guerre mondiale. Paris, Payot, 1919, Flammarion. 1984. P. 287—288, 291.

[стр. 121]

кументально подтверждаемые бесспорные свидетельства прямого и открытого выражения членами турецкого правительства своего намерения уничтожить полностью и окончательно весь армянский народ. Прежде всего следует указать на такие сохранившиеся документы, как решения правящей тогда младотурецкой партии, протоколы и другие секретные материалы заседаний ее центральных органов, частично ставшие достоянием гласности.

Среди них следует указать на опубликованный в 1929 г. курдом Мевлан заде Рифатом текст протокола состоявшегося в конце января 1915 г. секретного совещания руководителей правящей младотурецкой партии. В ряде заявлений, сделанных на этом совещании при принятии решения об уничтожении армян, содержатся недвусмысленные признания умысла. Один из влиятельных лидеров младотурок д-р Назым так формулировал цель полного уничтожения армянского населения: «Армянский народ надо уничтожить в корне, чтобы ни одного армянина не осталось на нашей земле и забылось само это имя. Сейчас идет война, такого удобного случая больше не будет. Вмешательство великих держав и шумные протесты мировой прессы останутся незамеченными, а если они узнают, то будут поставлены перед совершившимся фактом и тем самым вопрос будет исчерпан. На этот раз наши действия должны принять характер тотального истребления армян: необходимо уничтожить всех до единого»¹. Участвовавшие в этом заседании Энвер, Талаат, Бехаэтдин Шакир, Гасан Фехми, Джавад и другие «единогласно голосовали за полное уничтожение всех армян, не исключая ни одного человека»².

Специального рассмотрения требует вопрос о доказательствах намерения после поражения Турции и ее союзников в Первой мировой войне в связи с неизбежной постановкой вопроса не только об уголовной ответственности физических лиц, участвовавших в арменоциде, но и о политической ответственности самого турецкого государства.

Такие признания содержатся в официальных заявлениях законных властей — султанских правительств Оттоманской империи после ухода младотурок. Стремясь выгородить турецкое государство, они сводили вопрос к ответственности младотурецкого правительства. Укажем на прямые подтверждения преднамеренной резни армян в заявлениях официальных представителей турецкого государства: Саида Халима, занимавшего посты Министра иностранных дел в 1913— 1915 гг. и великого визиря в 1913—1917 гг.; Али Риза паши, великого визиря в 1919—1920 гг.; Дамада Ферид паши, занимавшего пост Великого визиря пять раз в 1919—1920 гг.; Министра внутренних дел Ахмеда Решида (1912—1913, 1920); Министра внутренних дел Мустафы Арифа (1918—1919); Министра внутренних дел Джемаля (1919); Министра образования и Министра внутренних дел Али Кемаля (1919); председателя палаты депутатов и Министра иностранных дел в годы войны Халила Ментеше; губернатора Сирии, Ливана и Палестины и командующего IV армией Джемаль паши; командующего армейской группой Восточного фронта Халила Кута; командующего III армией Вехиб паши и ряда других³.

Из этого списка приведем для наглядности пару высказываний. Министр внутренних дел Джемаль: «Во время депортации армян 800 000 человек были

_____________
¹ Mevlan Zade Rifat. Turkiye inkilabinin 19 yiizii. Halep. 1929. S. 89—93 (арабск. шрифт).
² Ibid.
³ Подборку их заявлений и указание источников см.: The Ottoman Empire: Troubled Legacy. Compiled by Vahakn N. Dadrian for the Association of Genocide Scholars. Williamsbourg, Virginia, 1997.

[стр. 122]

действительно убиты»¹; «Правительство обязано очиститься от кровавого прошлого» (kanli maziyi temizliyeceklir)². Министр просвещения, Министр внутренних дел Али Кемаль: «Четыре или пять лет назад было совершено уникальное в истории преступление, которое потрясло мир»³. Он же: «Давайте не будем возлагать вину на армян; мы не должны обольщаться и думать, что мир населен идиотами. Мы разграбили имущество людей, которых депортировали и вырезали; мы санкционировали это воровство в нашей Палате депутатов и в Сенате»⁴.

Имея в виду значение, которое придается судебным органам в констатации наличия намерения, большую ценность приобретают документы, которые фигурировали в турецких судах на процессах 1919—1920 гг. Оригиналы телеграмм и других документов, представленных суду в качестве доказательств, прошли судебную экспертизу. Их подлинность была надлежащим образом установлена. Так, турецкому военному трибуналу в связи с делом одной из центральных фигур этого преступления Бехаэтдина Шакира была представлена шифрованная телеграмма следующего содержания, посланная из Эрзерума губернатору Адалин Сабур Сами бею: «Армяне Эрзерума, Вана, Битлиса, Арбекира, Сиваса, Трапезунда и других районов депортируются в Мосул и Дейр эз-Зор с тем пониманием, что ни единая душа не останется в живых (bir tek Ermeni kalmamak uzereh). Что вы делаете в этом отношении в Адалии?»⁵

Помимо документов, содержавших прямые признания, следствие располагало многочисленными свидетельскими показаниями и другими доказательствами преднамеренности инкриминировавшихся действий.

Как видно из обвинительных заключений и вынесенных вердиктов, у турецких судов не оставалось никаких сомнений в наличии намерения как в действиях турецкого правительства, так и в действиях отдельных исполнителей, участвовавших в этом преступлении. Констатировав, что резня и уничтожение армян были результатом решений Центрального комитета партии «Иттихад», обвинение уточняло, что процесс принятия решения состоял в «продолжительных и глубоких обсуждениях», в результате которых «был принят» соответствующий план действий. В обвинительных заключениях отмечалось также, что с целью маскировки этого плана применялась соответствующая тактика: руководство исполнением решений осуществлялось посредством устных и письменных секретных приказов и инструкций, которые подлежали уничтожению. Ссылки на необходимость массового перемещения населения по военным соображениям и на «оправданность» наказания нелояльной общины были отклонены судами: они исходили из того факта, что «депортации не были ни мерой, продиктованной военной необходимостью, ни дисциплинарным актом наказания». Был подтвержден вывод генерального прокурора Оттоманской империи о том, что депортации были «предлогом для резни» и что «этот установленный факт также очевиден, как очевидно и то, что дважды два равно четырем»: все вердикты совпадали в констатации того, что депортации были прикрытием для реализации

_____________
¹ Le Moniteur Orientate. Mars 13, 1919.
² Gökbilgin M. Tayyib. Milli Mücadele Boşlarken. Vol. I. Ankara. P. 55.
³ Sabah. Janvier 28, 1919.
⁴ Alemder. Juillet 18, 1919.
⁵ Kazarian Haigaz K. The genocide of Kharpert's Armenians: A Turkish Judicial Documents and Cipher Telegrams Pertaining to Kharpert // The Armenian Review. Vol. XIX, № 1—73 (1966). P. 19.

[стр. 123]

плана уничтожения. Подлинные цели депортаций были доказаны документами, написанными и подписанными обвиняемыми лично.

22. О мотивах геноцида (правовая и политическая оценка)

Мотив — субъективный элемент состава уголовного преступления. Мотив отвечает на вопрос: чем, какими соображениями руководствовался тот, кто совершил действие, предусмотренное составом преступления.

Для оправдания своей геноцидной политики в отношении армянского населения турки и в прошлом, и теперь ссылаются на мотивы, которыми якобы руководствовалось турецкое правительство. На мотив ссылаются либо прямо, оправдывая свои действия военной необходимостью, либо косвенно — обвиняя армян в государственной измене в период Первой мировой войны. Утверждают, что, подняв «восстание» в тылу турецкой армии, армяне обрекли ее на поражение в войне против России.

Чтобы иметь возможность ссылаться на «военную необходимость», турки ограничивают инкриминируемые им действия событиями Первой мировой войны. Навязывая удобный им стереотип 1915 года, турки утверждают, что речь шла не о геноциде, а о «временном перемещении» — депортации из районов, прилегавших к зоне военных действий у русской границы. Утверждают, будто цель перемещения армян состояла в предотвращении сотрудничества армян с русской армией и для спасения жизни турок в районах военных действий. Утверждают также, что действия эти были направлены не против армянского народа как такового, а против армян как политической группы и поэтому не могут подходить под определение геноцида.

К этому мотиву примыкает другой — утверждение, будто действия турок и Турции определялись стремлением защитить территориальную целостность турецкого государства от посягательств армянского сепаратизма и поддерживающей его России. В Турции считают, что эти выдвигаемые постфактум обвинения оправдывают поведение турок и турецкого государства в отношении всего армянского народа.

Конвенция о предупреждении преступления геноцида и наказании за него в определении геноцида полностью исключает мотив из состава этого преступления. Это означает, что перечисленные в ней действия являются преступлением геноцида независимо от соображений, которыми руководствовались те, кто их совершает. Ни высшие интересы государственной безопасности, ни военная необходимость, ни интересы сохранения территориальной целостности не могут служить оправданием для совершения действий, составляющих геноцид.

Международное право никак не связывает с мотивами юридическую квалификацию соответствующих действий как преступления геноцида. Какими бы благими и справедливыми не были бы мотивы поведения, они не имеют никакого юридического значения для квалификации определенных действий как геноцид.

Нормы международного права, подтвержденные в Конвенции о предупреждении преступления геноцида и наказании за него, не дают Турции никакой возможности обосновать или оправдать преступление арменоцида, которое полностью подпадает под действие санкций, установленных международным правом.

[стр. 124]

Тем не менее, поскольку турки до сих пор пытаются оправдать свои действия в отношении армян соображениями «военной необходимости» и высшими государственными интересами турции и поскольку вопрос о подлинных целях и мотивах турецкого государства представляет немалый исторический и политический интерес, мы сочли целесообразным затронуть его в общем контексте событий. Мы исходили из того, что выяснение мотивов армянской политики Турции может иметь политическое значение не только для оценки прошлых отношений между геноцидным государством и народом, ставшим жертвой преступления, но и для установления новых отношений. Тем более что вопрос этот приобретает политическую актуальность в контексте современного развития турецко-армянских отношений.

Какие же были у турок и Турции подлинные мотивы для совершения геноцида?

Несостоятельность ссылок турецкой пропаганды на то, что действия правительства в отношении армянского населения якобы были предприняты в условиях военного времени в связи с восстанием армян в Ване и некоторых других населенных пунктах Западной (турецкой) Армении в 1915 г., становится очевидной не только при учете временных рамок геноцида, осуществлявшегося в 1876—1923 гг., и ареала совершенного преступления.

Противодействие геноциду в форме восстания или других проявлений неповиновения власти геноцидного государства было бы вполне естественной и правомерной реакцией. Нелепо оправдывать восстанием в Варшавском гетто геноцид евреев нацистской Германией. Точно так же нелепо объяснять геноцид армян восстанием в Ване. Это был акт самообороны обреченных на смерть людей. Ванские армяне относятся к числу тех немногих армян, которым удалось выжить.

Отметим также, что само правительство Оттоманской империи, совершившее геноцид, вначале объясняло свои действия не как применение санкций за совершенное армянами «предательство», а как необходимость принятия превентивных мер, чтобы не допустить такое развитие. В копии телеграммы оттоманского правительства провинциальным властям, представленной Великим визирем Талаатом посольству союзной Германии в качестве доказательства того, что принятые меры не имели целью уничтожение армянского населения, говорилось: «...Императорское правительство, перемещая армян из их прежнего места жительства в ранее определенные зоны, преследует исключительно одну цель — предотвратить антиправительственную деятельность и выступления этой национальности, а также не позволить им добиться своих националистических устремлений в плане создания армянского государства»¹.

Примечательно, что и. о. посла Германии 4 сентября 1915 г. сообщал, что за несколько дней до представления этой телеграммы тот же Талаат, имея в виду депортацию армян, сказал ему по-французски: «Армянского вопроса больше не существует»².

Утверждения турецкой пропаганды, будто отношение к армянам определялось желанием сохранить территориальную целостность государства, опровергаются уже тем, что Оттоманская империя отвергла предложение России и других держав

_____________
¹ Док. № 630.
² Там же.

[стр. 125]

Антанты гарантировать территориальную целостность Оттоманской империи в обмен на ее нейтралитет в Первой мировой войне. Мотивы геноцида армян не ограничивались желанием удержать территорию порабощенного народа.

Подлинные причины действий турецкого правительства были не защитными, а наступательно-агрессивными. Оно заключило военно-политический союз с Германией, по которому последняя обязывалась обеспечить непосредственный контакт Оттоманской империи с территорией России, населенной кавказскими татарами (азербайджанцами) и другими тюркскими народами. Уничтожение армянского этнического клина не только в пределах империи, но и за ее границами (прежде всего на территориях Южного Кавказа) было составной частью политической программы пантюркистской экспансии.

В действительности геноцид армян всегда имел явную политическую мотивацию. Если его цель в первой фазе — в 1876—1914 гг. — заключалась в удержании территории порабощенного народа, то в 1915—1923 гг. она предусматривала территориальную экспансию — разрушение этнического и политического армянского клина, препятствовавшего осуществлению политической программы пантюркизма — отторжения от России тюркоязычных районов Закавказья, Северного Кавказа, Поволжья, Средней Азии и их объединения с Турцией. Эти агрессивные экспансионистские цели организаторов геноцида армян однозначно подтверждаются двумя вторжениями вооруженных сил Турции на территорию Южного Кавказа, сопровождавшимися массовым истреблением армян.

Одна из задач, поставленных перед турецкой армией в 1918 г., состояла в этнической чистке оккупированных армянских территорий — Карсской области, Сурмалинского уезда, Нахичевана, Карабаха. Турки, как отмечал Статс-секретарь Министерства иностранных дел союзной Германии фон Кюльман, «планомерно проводят политику уничтожения армян на Кавказе»¹.

Ничего нового не принесло и Кемалистское правительство Турции. Враждебное отношение к армянам, стремление довершить геноцид и сохранить плоды преступления были катализатором движения турецких националистов. Об этом периоде геноцида армян, как, впрочем, и о других периодах, имеется бесчисленное множество документальных свидетельств самого различного происхождения². Приведем свидетельства самих Кемалистских руководителей — Министра иностранных дел, вырабатывавшего политику в отношении Армении, и командующего вооруженными силами Восточного фронта, который эту политику претворял в жизнь.

Считая существование Армении «позором» для турок, генерал Карабекир с мая 1919 г. по август 1920 г. неоднократно обещал «стереть», «разрушить» ее, «покончить» с нею, «задавить под турецким каблуком», «ликвидировать». «Мы должны растоптать Армению, чтобы дать жизнь Азербайджану», — писал К. Карабекир в донесении Кемалистскому правительству 13 апреля 1920 г.

Кемалистское правительство определяло свою цель как «политическое и физическое уничтожение Армении». В опубликованной впоследствии в самой Турции шифрованной телеграмме Министра иностранных дел А. Мухтара от 8 ноября 1920 г. командующему армией Восточного фронта К. Карабекиру предписывалось, «обманывая армян и других европейцев» видимостью миролю-

_____________
¹ Док. № 639.
² См. подробнее в Комментарии к Разделу V (9, 14, 16).

[стр. 126]

бия, завершить подготовку к тому, чтобы «уничтожить Армению политически и физически». С этой целью предлагалось «под видом защиты прав Азербайджана оккупировать всю территорию Армении, временно установить ее границы таким образом, чтобы создать возможность «постоянного вмешательства» турок «под предлогом защиты прав мусульманских меньшинств», разоружить армян и в то же время «вооружать турок» для достижения цели — «соединения востока и запада в этом районе и превращения Азербайджана в независимое турецкое государство путем создания национальной силовой структуры».

Нормы международного права, подтвержденные в Конвенции о предупреждении преступления геноцида и наказании за него, не дают Турции никакой возможности обосновать или оправдать преступление арменоцида, последствия которого до сих пор не устранены и который полностью подпадает под действие санкций, установленных международным правом.

Политические мотивы, которыми руководствовалась Турция в своих отношениях с армянами, не только не оправдывают или смягчают ее вину перед армянским народом, но, напротив, являются отягощающим вину обстоятельством.

Ссылка на «военную необходимость» опровергается не только ареалом так называемых депортаций западных армян, которыми турецкое правительство создавало условия для разрушения армянской национальной группы как таковой, но и тем, что и «новая» Турция, сочетая угрозу физического уничтожения и внешнеполитические средства, не допустила возвращения спасшихся от резни армянских беженцев на свою родину. Конфискованное имущество армян не было возвращено, компенсация за ущерб не выплачена. Им не позволили защищать свои имущественные права даже в турецких судах. Все это подтверждает, что цель турецкого государства заключалась в том, чтобы разрушить армянскую национальную группу как таковую.

Экспансионистские мотивы совершения геноцида армян подтверждаются и оккупацией в 1918 г. российской части Армении, население которой уничтожалось или обращалось в бегство, и попытками аннексии этих территорий по Брест-Литовскому и другим договорам, которые турки пытались навязать Армении. Эти цели и мотивы геноцида подтверждаются также захватом на основе Московского договора между Кемалистской Турцией и большевистской Россией Карсской области в результате повторного вторжения в Республику Армения войск Турции, теперь уже Кемалистской, также сопровождавшегося истреблением или изгнанием армянского населения.

23. Субъекты преступления геноцида

По своему содержанию (уничтожение целого народа либо разрушение иной национальной или этнической группы как таковой) геноцид — преступление политическое. Оно осуществляется главным образом в политических целях. За редким исключением (например, геноцид евреев в Германии и оккупированных ею странах в годы Второй мировой войны) целью геноцида является захват территории, населенной другим народом (национальной группой), или, как вариант, «очищение» уже захваченной у другого народа территории с целью придания однородности национальному составу «своей» государственной территории — ее

[стр. 127]

«национальной консолидации» для предотвращения постановки вопроса о самоопределении коренного населения и для обеспечения «территориальной целостности» государства. Иными словами, геноцид армян явился, как отмечалось выше, неизбежным следствием и частью политики территориальной экспансии. Геноцид армян, ставший классической моделью для последующих актов геноцида, служит примером такой связи геноцида с территориальными захватами.

Геноцид является государственным преступлением не только по целям, но и по исполнению. Уничтожить целый народ, разрушить этническую группу государство может только с помощью своего аппарата. Как правило, геноцид осуществляется под руководством правительства местной администрацией, армией, полицией, жандармерией и другими органами государственной власти. Нередко для этих целей правительство использует народ или его часть.

Осуществление геноцида государством предполагает участие людей — физических лиц. Это члены правительства, персонал вооруженных сил: армии, жандармерии, полиции; уголовники, освобожденные ради этого из заключения, и другие люди, которые совершали действия, предусмотренные составом преступления.

Физические лица, действуя в качестве членов правительства, партийных или религиозных лидеров, возглавляя силовые структуры и т.д., разрабатывают соответствующие планы и руководят операциями по их реализации. Физические же лица в качестве либо рядовых членов этих структур, либо даже обычных граждан непосредственно участвуют в исполнении этого преступления, совершая действия, которые сами по себе — вне контекста геноцида — относятся к уголовно наказуемым (убийства и другие насилия). Действуя индивидуально, вне государственных силовых и иных структур, физические лица просто не в состоянии уничтожить народ или другую национальную (этническую) группу.

Хотя физические лица — организаторы и исполнители геноцида — могут руководствоваться субъективными соображениями (например, стремлением к обогащению путем захвата имущества жертв геноцида), определяющими являются государственная воля и готовность подчиняться ей, участвовать в ее реализации, т.е. политические устремления этих лиц: они считают себя защитниками интересов своей нации и своего государства. Иначе говоря, действия физических лиц, участвующих в геноциде в рамках государства, также определяются политическими интересами государства.

Международное право, в частности Конвенция о предупреждении преступления геноцида и наказании за него, признает в качестве субъектов этого преступления как государство, так и физические лица.

24. Виды и содержание ответственности субъектов преступления геноцида

Международная ответственность — основное средство в усилиях международного сообщества, направленных на искоренение этого преступления из жизни человечества. Неотвратимость ответственности и соразмерность наказания содеянному — коренной элемент в системе международно-правовых средств противодействия геноциду. Без этого невозможно возмездие, а без возмездия за каждый случай геноцида невозможно предотвращение новых преступлений.

[стр. 128]

Установление международной ответственности за геноцид помимо антикриминогенной функции возмездия и устрашения имеет и другую функцию — позитивную, направленную на принятие адекватных мер по возможно более полному устранению разрушительных последствий совершенного преступления.

Доктриной и практикой международного права вопрос о международной ответственности государства и физических лиц за совершение геноцида решен давно — еще до вступления в силу Конвенции о предупреждении преступления геноцида и наказании за него. Она выводится из общепризнанных норм международного права.

Виды и содержание ответственности субъектов преступления геноцида определяются составом преступления и его последствиями. Международным правом установлена уголовная ответственность физических лиц и политическая ответственность государств.

Интерес к вопросу о видах ответственности государства и физических лиц за геноцид и о соотношении между ними усиливается в связи с тем, что физические лица нередко стремятся уйти от ответственности за совершенные преступления ссылками на доктрину «акта государства», а сами геноцидные государства стремятся освободиться от ответственности, ссылаясь на то, что уголовную ответственность могут нести только физические лица, а не государство.

Квалифицируя участие физических лиц в организации и исполнении геноцида как уголовное преступление, международное право лишает их возможности ссылаться на доктрину «акта государства»: их действия квалифицируются как уголовно наказуемые независимо от того, в каком качестве они участвовали в этом преступлении.

При всем значении личной уголовной ответственности ее реальные возможности угрозой неотвратимости наказания заставить потенциальных организаторов и исполнителей геноцида отказаться от своих преступных замыслов, пресечь или предотвратить повторение геноцида — весьма ограничены. Рассматривая свои действия как угодные государству, своей нации и даже самому Всевышнему, шовинистически настроенные организаторы и исполнители геноцида обычно с готовностью приносят свою жизнь на алтарь ложно понятых интересов своей нации и своего государства. Смертную казнь они принимают с готовностью, полагая, что это причислит их к сонму исторических национальных героев.

Именно так воспринимал перспективу своего наказания Талаат. Как свидетельствует турецкая писательница и общественный деятель Халидэ Эдип, сам Талаат, пытаясь оправдать осуществленное под его руководством уничтожение армянского населения, говорил: «Я убежден, что если какая-нибудь нация делает все для своих интересов и это удается, то мир признает это. Я готов умереть за то, что я совершил, и я знаю, что умру за это»¹. Талаат считал, что выполняет великую историческую миссию, за которую турецкая нация будет его вечно славить. Он, как известно, не ошибся. Прах убийцы армянского народа перенесли в турецкую столицу. Палачи армян стали национальными героями Турции. В словах Талаата и в мерах турецкого правительства по увековечению его памяти содержится недвусмысленная оценка того, кто и для чего совершил геноцид армян: нация сделала «все для своих интересов».

_____________
¹ Memoirs of Halide Edip. New York; London. P. 387.

[стр. 129]

Для предотвращения геноцида и возможно более полного устранения его разрушительных последствий международная ответственность самого государства обладает несравненно большей потенцией. Основу политической ответственности государства, совершившего геноцид, составляют меры, направленные на пресечение геноцида, устранение последствий совершенного уже преступления и на его предотвращение в будущем.

В самой Конвенции о предупреждении преступления геноцида и наказании за него вопрос о государстве как субъекте преступления геноцида и соответственно о возникновении и содержании его ответственности за совершение этого преступления не разработан в деталях. Конвенция ограничивается прямым указанием в ст. IX на возможность возникновения «ответственности государства за геноцид».

В ст. IV Конвенции говорится об ответственности физических лиц, включая «ответственных по конституции правителей» или «должностных лиц». В связи с имевшими место попытками истолковать указание на эту категорию гражданских лиц как исключающее ответственность самого государства, Международный суд разъяснил, что конкретное указание в ст. IV Конвенции «ответственных по конституции правителей» или «должностных лиц» «не исключает какую бы то ни было форму ответственности государства... за действия своих органов»¹.

То обстоятельство, что государство действует через физических лиц, не лишает его качества субъекта преступления геноцида и соответственно не снимает с него ответственности. Политическое содержание преступления геноцида не меняется от того, что вопрос об ответственности физических лиц за геноцид международное право решает на основе уголовного права.

Взаимосвязь ответственности физических лиц и государства может проявляться и в обратном направлении. Хотя гипотетически наступление уголовной ответственности физических лиц за совершение действий, входящих в состав преступления геноцида, возможно и без участия государства в этом преступлении, на практике же геноцидные действия физических лиц, влекущие их уголовную ответственность, являются составной частью преступления государства. Ответственность государства становится основанием ответственности физических лиц.

Хотя принцип политической ответственности государств за «убийство целого народа», как уже указывалось, утвердился в международном праве задолго до принятия и вступления в силу Конвенции о предупреждении преступления геноцида и наказании за него, ее составители не кодифицировали сложившиеся уже принципы и нормы международного права относительно содержания ответственности государства, совершившего геноцид, равно как и содержания практических мер, направленных на восстановление права на существование народа или другой группы, ставшей жертвой геноцида.

То обстоятельство, что все предпринимавшиеся в рамках ООН попытки кодифицировать нормы международного права, определяющие содержание ответственности государства вообще и конкретно за геноцид с учетом современного

_____________
¹ I.C.J. Case concerning application of the Convention on the prevention and punishment of the crime of genocide (Bosnia — Herzegovina v. Yugoslavia). Preliminary objections. July 11. 1996. № 32.

[стр. 130]

состояния права, обобщить существующую практику и восполнить имеющиеся пробелы не увенчались успехом, а точнее — провалились, связано прежде всего со спецификой международного права как права согласительного, создаваемого самими государствами.

Принципы и нормы международного права, устанавливающие ответственность государства за преступления, вырабатываются государствами с участием и тех, которые эти же преступления совершают. В частности, и сама Конвенция о предупреждении преступления геноцида и наказании за него вырабатывалась с участием государств, которые имели все основания опасаться обвинений в совершении этого преступления. То же самое имело место при попытках совершенствования Конвенции в рамках Подкомиссии ООН по предотвращению дискриминации и защите меньшинств: даже простое упоминание геноцида армян в исследовании специального докладчика, которое стало моделью для всех последующих случаев и давало фактуру для совершенствования Конвенции, вызвало паническое неприятие Турции, ее союзников по НАТО и СССР, которые, забыв свои распри, дружно объединились для сохранения свободы рук геноцидных государств¹.

Отставание процесса кодификации и прогрессивного развития норм материального права в отношении ответственности за преступления против человечности от требований международной жизни повышает значение прецедентов (в том числе и прежде всего прецедента, связанного с геноцидом армян) для определения содержания соответствующих норм и принципов международного права. Именно международной практикой применительно к реальным условиям конкретных актов геноцида подтверждается значимость и эффективность принципов и норм, утвердившихся в международном праве.

Несмотря на подверженность политическому воздействию и связанную с этим непоследовательность, международная практика подтверждает принцип ответственности государства за совершение преступления геноцида, наполняет этот принцип конкретным содержанием.

Особенно велико в этом отношении значение вековой практики привлечения турецкого государства к международной ответственности за геноцид армян. Если в качестве примера успешной реализации международной уголовной юрисдикции в отношении физических лиц определяющее значение имеет практика, связанная с геноцидом евреев в годы Второй мировой войны, то для уяснения положения с ответственностью самого государства за геноцид огромное, можно сказать, определяющее значение имеет уникальная практика установления международной ответственности турецкого государства за разрушение армянской национальной группы как таковой. Она содержит ответы на ряд принципиально важных вопросов, связанных со становлением норм материального права в отношении ликвидации последствий геноцида, наступления политической и других видов ответственности государства за совершение этого преступления, и в частности — самого содержания политической ответственности.

Доставшийся весьма тяжелой ценой опыт однозначно подтверждает, что только знание того, что государство, совершившее геноцид, не получит плодов преступления в виде территории, недвижимости и другого достояния своих

_____________
¹ Док. № 600.

[стр. 131]

жертв, более того — неотвратимость потери государственной власти над территорией, население которой стало объектом геноцида, является самым коротким и верным путем отвадить от соблазна обращения к геноциду как средству экспансии и обогащения.

В соответствии с правовой максимой, согласно которой нарушение права не может создать право, государство, совершившее геноцид, должно лишаться всех плодов совершенного им преступления. Напротив, народ, ставший жертвой этого преступления, должен получить все необходимое для возрождения.

Наиболее радикальным средством достижения всех этих целей, т.е. как возмездия, так и устранения разрушительных последствий преступления, является лишение геноцидного государства права осуществлять территориальное верховенство над народом, ставшим объектом этого преступления. В этом состоит главное и основное содержание политической ответственности государства за совершение преступления геноцида.

Поскольку государственный суверенитет осуществляется в рамках международного права, то очевидно, что совершение международного преступления ставит государство в особое правовое положение, лишающее его права ссылаться на равенство со всеми другими государствами, на принцип невмешательства и иные атрибуты суверенитета для освобождения от ответственности по международному праву.

Международные санкции против преступного государства неизбежно содержат элемент насильственного принуждения. Особенность международной ответственности государства состоит в том, что ее установление и реализация осуществляются политическим органом или с его санкции. Наиболее подходящей формой обеспечения реализации ответственности являются коллективные меры.

Содержание политической ответственности государства за совершение преступления геноцида включает также обязанность обеспечить уголовное наказание физических лиц — организаторов, исполнителей, соучастников и всех тех, кто причастен к совершению этого преступления, — в судах национальной юрисдикции или в международных судах. Оно обязано выдать физических лиц, в том числе членов правительства, государству, на территории которого было совершено преступление, или международной уголовной юстиции — суду ad hoc, или постоянному судебному органу, а также обеспечить предоставление следствию и суду всех необходимых материалов, свидетельских показаний и пр.

Освобождение от власти геноцидного государства создает предпосылки для ликвидации последствий геноцида. Политическая ответственность геноцидного государства предполагает принятие или содействие принятию ряда мер, направленных на восстановление разрушенной национальной группы — репатриацию беженцев и эмигрантов, восстановление имущественных прав в форме репарации или компенсации, возвращение жилищ и другой собственности.

Наряду с политической ответственностью международное право устанавливает и материальную ответственность в форме репарации или компенсации за причинение материального ущерба, нанесенного жертвам геноцида индивидуально и как группе в целом. Составной частью ответственности государства за совершенное преступление геноцида является и возмещение морального ущерба, нанесенного членам группы как индивидуально, так и коллективно.

---

Также по теме:

Барсегов Ю. — Геноцид армян. Ответственность Турции и обязательства мирового сообщества. Том 1

Барсегов Ю. — Геноцид армян — преступление против человечества (о правомерности термина и юридической квалификации)